Книга Провинция - Павел Бессонов

Иван Фёдорович, посмотрев на наручные часы, хмыкнул весьма недовольно: пятнадцать минут седьмого, обычно он уже пятнадцать минут как сидел на скамье под развесистым деревом посередине двора, образованного тремя пятиэтажными домами и девятиэтажным колоссом с населением без малого в тысячу душ.

Надев застиранную армейскую рубашку и серый берет, Фёдорыч, как все его звали во дворе, сообщив жене, что «пошёл», захлопнул за собой дверь. Поправив берет – чтобы шов шёл ровно над переносицей – и проверив наличие планок медалей над левым карманом рубашки, он вызвал лифт. Ивану Фёдоровичу уверенно шёл седьмой десяток, и он всем своим видом подтверждал этот почтенный возраст. Скамью, на которой он обычно восседал, Фёдорович соорудил сам, набив на кусок ствола спиленного по возрасту тополя пару досок, доставленных от ближней стройки мальчишками двора. Мальчишки эти давно выросли, обзавелись семьями или переехали, а скамья оставалась непоколебима, как и Фёдорыч, сидящий на ней. Биография Фёдорыча была не простой и делилась на «до» и «после».

До – это время, когда молодой парень из ближайшего к городу посёлка был призван в пограничные войска, отлично служил Родине, приезжал в отпуск к родителям в зелёной фуражке и кителе с зелёными погонами. Китель был густо усажен значками и перетянут ремнём с надраенной до солнечного сияния армейской бляхой.

Дела дома к концу службы Ивана вышли невесёлые. Старший брат попался на воровстве социмущества – а тогда за такое статья светила серьёзная, отец после ранений стал совсем плох. Может, кто-то после дембеля рванул бы домой, поднять хозяйство, но Иван рассудил по-другому и подал рапорт с просьбой принять его на учёбу в училище младших командиров, и в звании младший сержант внутренних войск начал карьеру в ведомости Комитета госбезопасности. Ему льстило внимание встречных, когда в новенькой форме с зелёными погонами, на которых виднелись знаки соответствующего уважаемого ведомства, проходил он по улицам города. Оглядывались на него и заглядывались, потому как гарнизона в городе этом не имелось, и военные присутствовали только как приезжие отпускники. Начальники его в форме по городу не ходили, и их офицерские шинели с соответствующими знаками различия хранились в шкафах и на вешалках служебных кабинетов. Служба протекала от конвойного до фельдъегеря, и так длилось бы неопределённо долго, если бы не «ЧП», а вернее, «прокол», после которого со службы прапорщика Ивана попросили, взяв с него соответствующую подписку о неразглашении. Началась жизнь «после».

Подписка придала Ивану в собственных глазах весомость и важность. На «гражданке» Иван сразу, как бывший служащий органов, коммунист, был принят на работу начальником отдела кадров небольшого заводика, где и проработал до самой перестройки.

Ещё один момент в жизни – женился Иван перед увольнением, и по совету начальников тщательно выяснил сведения о родственниках будущей жены, убедился в отсутствии порочащих связей. Жена вскорости родила ему дочь. Иван хотел сына. Заранее выбрал для него имя – Феликс, и хотя жена протестовала, стоял на своём. Но сын не родился. Дочь назвал Зоей, в честь Зои Космодемьянской.

Служба в органах и работа в кадрах приучила Ивана присматриваться и прислушиваться. Толстая общая тетрадь с солидным ледериновым переплётом была разграфлена, пронумерована, прошнурована, только не опечатана из-за отсутствия печати. Туда он заносил сведения о людях своего окружения.

Работа кадровиком Ивану нравилась. Она напоминала ему прошлую работу. То же знакомство с документами, неторопливая беседа с глазу на глаз с записью в разграфлённую книгу – кто же мог подумать, что книга эта неофициальная?

Выйдя на пенсию, Иван Фёдорович вскоре купил новую тетрадь, в её графы должны были попасть заслуги и грехи всех соседей по дому, на первый случай – по лестничной площадке второго этажа. Записи велись строго конфиденциально, и обе тетради хранились у Ивана в железном ящике, именуемым им сейфом. Свою пенсию Иван отдавал жене, и её расходы не контролировал. Ключ от сложного замка сейфа Иван хранил в замкнутом ящике письменного стола, ключик от которого лежал в его бумажнике, рядом с самыми важными документами. В сейфе этом лежал обёрнутый в плёнку его партбилет члена КПСС. Иван оставался верен догмам коммунизма, но в образовавшуюся новую компартию не вступил. Считал Иван, что жизнь он вёл по правильной линии, и только «прокол» выбил его из колеи. Собирая сведения об окружающих, Иван подсознательно полагал, что когда-то они будут востребованы. И сам он тоже.

Вслед за Иваном Фёдоровичем к заветной скамье подошёл и присел рядом Славик. Тщательно выбритое лицо его переливалось блесками на многочисленных складках и шрамах. Выпяченные, почти африканские губы его, как обычно, выглядели мокрыми, волнистые чёрные волосы тщательно расчёсаны. От него попахивало спиртным. В узорчатой рубахе и строго наглаженных брюках Славик выглядел франтом. Славика Иван Фёдорович давно «вычислил», отнёс к категории людей, полезных обществу, хотя не без определённых натяжек.

– Привет, Фёдорыч! Можно, присяду? – блестя чёрными шариками из-под выступающих надбровий, весело, но с большой долей уважения обратился он к Ивану Фёдоровичу, садясь на лавку и подтягивая штанины. Длинноносые туфли и красочные носки завершали внешний портрет Казановы местного значения. Фёдорыч оглядел с лёгкой улыбкой Славика:

– Садись, садись… Места хватит.

– Фёдорыч! Сколько раз просил это слово заменять на «присаживайся». Не люблю я это слово…

– Ладно. В другой раз так скажу, если вспомню… Опять на танцульки подался?

– А куда ещё бедному еврею податься? С понедельника новый заезд, не всех ещё разобрали новеньких.

– Охота тебе этих «новеньких» обхаживать? Нашёл бы себе приличную вдовушку, местную, да и жил бы поживал… Или девушку, постарше которая…

– Нет уж, это мы проходили! Хомут на шею добровольно не хочу!

Иван Фёдорович, ещё раз критически оглядев Славика, заметил:

– Не доведёт тебя эта свобода до добра, помяни моё слово.

– Не каркай, Фёдорыч! Я свободой дорожу.

– Значит, тебе, Станислав, свобода дорога? Из-за этого и не женишься?

– Я же говорю, что познал это счастье. Мать рано умерла, бабка была на хозяйстве: сварить, прибрать в хате. Ну, поворчит малость, да и всё. Как умерла она, привёл я к себе молодку. Ну и что? Обед не умеет приготовить, в хате бардак, извини, от всяких тряпок, посуду мне мыть, и денег ей, сколько ни принеси – мало… Через полгода попросил очистить помещение. Так что опыт горький имею, и не спешу повторения. От этих баб одни неприятности.

«Хороший парень этот Станислав, нацеленный. Ну, по малолетству нарушил закон, с кем у нас не бывало, зато биография в остальном нормальная, не то что у моего зятька. Умудрилась Зоя моя найти себе «сокровище»! Дед его кулаком был, отец в плену у немцев, а зятёк от армии отвертелся – то ли по плоскостопию, то ли по ночному недержанию. У Станислава и бабка была героическая. Вот только с пьянкой ему надо покончить…