Книга Лучи смерти - Николай Свечин

Россия вошла в двадцатый век, и сразу началось то, чего одни ждали, а другие боялись. 14 февраля 1901 года студент Карпович застрелил на приеме министра народного просвещения Боголепова. Тот приказал отдать в солдаты студентов, замешанных в беспорядках, – и поплатился за это жизнью. Власть растерялась: в стране давно не происходило ничего подобного. Убийцу судил общегражданский суд, не имевший права выносить смертные приговоры. Карпович получил большой срок, но его акт был лишь началом новой действительности.

Седьмого мая того же года неожиданно вспыхнули волнения на Обуховском сталелитейном заводе. Да еще какие! К недовольным металлистам присоединились рабочие карточной фабрики и соседнего Александровского завода. Они дали настоящий бой полиции и даже выдержали осаду армии. Пришлось вызывать целый батальон, солдаты стреляли в бунтовщиков. Восемь обуховцев погибли на месте, были убитые и среди городовых.

Власти готовились к худшему и не ошиблись. В марте 1902 года в Харьковской и Полтавской губерниях начались аграрные беспорядки. Неурожай и рост арендной платы довели мужиков до отчаяния. Они стали громить помещичьи экономии, отбирать зерно, сено и скот. За месяц разграбили сто пять поместий и несколько сожгли дотла. Снова пришлось вызывать войска, пороть бунтовщиков и судить зачинщиков. А 2 апреля застрелили министра внутренних дел Сипягина. В вестибюле Мариинского дворца его вызвал офицер. Будто бы он привез министру личное письмо великого князя Сергея Александровича. Сипягин спустился по лестнице, протянул руку – и получил пулю в живот. Через два часа он скончался в сильных мучениях на руках у жены. Террориста схватили, им оказался еще один бывший студент, Балмашёв. Он стойко выдержал допросы и не дал показаний. Лишь в июле стало известно, кто послал его на акт. В Харькове случилось очередное покушение, на этот раз неудачное. Боевик выстрелил в спину губернатору Оболенскому, мстя ему за жестокость при разгоне сельских бунтов. Первая пуля задела жертву по касательной. Вторую отвела супруга губернатора: она вцепилась в руку террориста и не дала ему прицелиться. Схваченный, тот испугался петли и признался. Его звали Качура, он состоял в Боевой организации партии социалистов-революционеров, которая и вынесла Оболенскому приговор. С этого момента буквы Б. О. П. С.-Р. стали настоящим кошмаром для властей.

Смерть Сипягина, руководителя важнейшего из министерств, взбудоражила Петербург. Он пробыл на должности всего два с половиной года. Когда государь отставлял предыдущего министра Горемыкина, возник вопрос, кем его заменить. Царь попросил совета у двух человек: Витте и Победоносцева. Есть кандидатуры Сипягина и Плеве – кого назначить? Хитрец Витте, большой приятель первого, дал замысловатый ответ. Дмитрий Сергеевич менее способен, но более принципиален. А Вячеслав Константинович всем хорош, но принципов никогда не имел и иметь не будет. Победоносцев высказался еще резче: Сипягин дурак, а Плеве подлец. Выбирай, царь-батюшка, кого хочешь… В итоге министром стал Сипягин, а Витте обрел в лице Плеве злейшего и опасного врага. И вот ситуация повторилась: нужен был новый человек, причем в условиях войны с террористами. И царь на этот раз назначил Плеве.

Вячеслав Константинович воспрянул. Уже давно он был отлучен от большой политики. Товарищ министра[1] внутренних дел еще при недоброй памяти графе Толстом, он остался в той же должности и при Иване Николаевиче Дурново. Курировал полицию, а фактически тащил на себе все министерство: ни Толстой, ни Дурново дела не знали и занимались в основном представительством. Расти ему не давали, и Плеве ушел в государственные секретари. Это оказалось ошибкой: бюрократия засосала талантливого чиновника. Карьеру можно делать, только если ты на виду у императора. А в Государственном совете что? Председатель его, великий князь Михаил Николаевич, сам видел царя по большим праздникам. Плеве оставался сенатором и статс-секретарем, но желал большего. С целью обратить на себя внимание затеял «финляндский вопрос», поссоривший Николая Второго с финским народом. Государя убедили, что у чухонцев слишком много свобод, надо бы их урезать. Вот армию свою держат – пусть вольют ее в общую, российскую. Затеялся страшный скандал, и под шумок Плеве пролез в министры по делам Великого княжества Финляндского. А это прямой доклад у государя! Но тут кстати застрелили Сипягина. Кому надо, вспомнили, что именно Плеве в свое время разгромил «Народную волю». И сильный человек понадобился вновь.

Придя в здание на Фонтанке, 57, Вячеслав Константинович решил реформировать министерство. Начал он с изгнания Зволянского. Во время представления чинов Департамента полиции новому министру тот состроил козью морду. И заявил: вы приложили немало сил, чтобы разрушить ту постановку дела, которую в свое время я вам дал… Начальник и приятель Лыкова был вынужден перейти в Сенат.

Тут еще, словно в насмешку над новым министром, в Уфе застрелили губернатора Богдановича. Тот велел расстрелять толпу бунтующих рабочих в Златоусте. На казенном заводе случилось глупое недоразумение. Оружейникам заменили рабочие книжки, изъяв из них ссылку на указ 1861 года об отмене крепостного права. Агитаторы возбудили толпу, сказав, что пролетариев снова закрепостят! Доверчивый народ возмутился, начались волнения, и в результате погибло шестьдесят девять человек…[2] Террористы бросали вызов Плеве. И тот его принял.

Новым директором департамента он назначил человека из судейских, Алексея Александровича Лопухина. Бывший до этого прокурором Харьковской судебной палаты, он приглянулся Плеве, когда тот объезжал охваченные беспорядками губернии. Тридцативосьмилетний статский советник из хорошего рода, послуживший и в провинции, и в столицах, возглавил вдруг самое карательное ведомство империи. Будучи при этом либералом и легкомысленным мечтателем.

Для департамента настали трудные времена. Лопухин и его шеф стали тасовать кадры, приводить новых людей. В фавор вдруг попал знаменитый Зубатов, человек выдающийся, но тоже утопист. Сергей Васильевич начинал как революционер, но после ареста он одумался и разочаровался в противоправной деятельности. Вплоть до того, что добровольно поступил на службу в Московское охранное отделение. Человек аналитического склада ума, знающий революцию изнутри, Зубатов быстро вырос в главную фигуру политического сыска. Он поставил Московское отделение на недосягаемую высоту: завел образцовую агентуру, научил жандармских офицеров тонкостям дознания, выстроил легендарную филерскую службу. Зубатов стал создателем новой школы сыска, его успехи были очевидны. Но он увлекся большой политикой. А именно, придумал ко всему прочему еще и «полицейский социализм». Охранник решил, что нужно убрать средостение между царем и его подданными, конкретно рабочими. Фабриканты-кровопийцы душат рабочих невыносимыми условиями труда да и платят мало. Те недовольны, чем пользуются революционеры. А вот если власть в лице полицейского ведомства поможет пролетариям защитить свои права, то наступит идиллия. Рабочие найдут заступничество у царевых слуг, еще больше возлюбят государя, и почва для революций исчезнет. Надо лишь возглавить рабочее движение и направить его в нужное русло.