1.
Нью-Мексико Август 1897
Запах крови и грязи проник сквозь тьму его затуманенного сознания. По мере того как он приходил в себя, все сильнее чувствовалась боль, растекающаяся от левой руки по всему телу.
Мэтт Деверо с трудом разлепил один глаз и уставился мутным непонимающим взглядом на неясную коричневую массу у него перед носом. Затем, чуть приподняв голову, попытался сфокусировать взгляд на сухих длинных иглах сосны, на которых в настоящий момент лежал. Вид этих иголок неким таинственным образом напомнил ему то, что случилось с ним совсем недавно. Он вспомнил, как оказался здесь, среди густой лесной чащи в горах Сангре-де-Кристо… в качестве приманки для койотов.
Он вспомнил выстрел, обжигающую боль в плече, вспомнил, как свалился с лошади. И вспомнил голоса, которые слышал, когда падал. Мэтт узнал их, так как уже слышал раньше, по крайней мере однажды, а именно вчера, во время игры в покер в Сан-Мигуэле. Игра шла по-крупному, и он выиграл как раз перед тем, как отправиться в Санта-Фе.
То, что он скатился по этому склону, без сомнения, спасло ему жизнь. Если бы он упал на том месте, где его застигла пуля, Клив и Сэм Хейли вместе со своей шайкой давно бы его прикончили. Видимо, они просто решили, что он мертв или вскоре умрет. Его пресловутая удача его не подвела… во всяком случае, он на это надеялся.
Мэтт перекатился на спину. Низкое, чуть дрожащее рычание заглушило стон, вырвавшийся из его горла.
В то же мгновение Мэтт забыл о боли. Его прошиб холодный пот, и желудок сжался от страха. Он поднял взгляд к голой скале, нависшей над ним футах в шести над головой.
На краю скалы сидела огромная кошка. Хищник не сводил с него своих золотистых загадочных глаз. Он сидел неподвижно, только чуть подрагивал кончик свернутого кольцом длинного хвоста. Казалось, этот хвост жил собственной беспокойной жизнью.
Всего один небольшой прыжок — и пума, или, как ее называли в этих краях, — кугуар, окажется прямо на его груди. Мэтт медленно потянулся к правому бедру, но, обнаружив там лишь пустую кобуру, с трудом сдержал еще один стон. Должно быть, “кольт” вывалился при падении. Черт побери! Кажется, ожили ночные кошмары его юности. Надо же! Выжить при нападении этих головорезов только для того, чтобы закончить свои дни в качестве обеда!
Кугуар обнажил белоснежные клыки, мускулы на его морде чуть дрожали в тихом, грозном урчании. Он зашипел по-кошачьи, но так громко, словно паровоз, выпускающий пар.
Этого звука было достаточно, чтобы любого напугать до состояния слепой паники. У Мэтта упало сердце, но он слишком часто смотрел в лицо смерти, чтобы позволить страху лишить его самообладания,
У него еще оставался длинный охотничий нож в ножнах на поясе. Нащупав рукой костяную рукоятку, Мэтт почувствовал себя чуть увереннее. Против такого зверя нож был не самым надежным оружием, но все же это было лучше чем ничего. Впрочем, у кугуара оставалось десятикратное преимущество, если учитывать, что его клыки и когти стоят десятка таких ножей. Да к тому же у него было явное преимущество в скорости и силе; Мэтт в его положении никак не мог с ним в этом состязаться.
Мэтт чуть приподнялся на локте. Стараясь двигаться как можно медленнее и незаметнее, чтобы не спровоцировать кошку на нападение, он огляделся в поисках потерянного револьвера. Тот валялся в нескольких ярдах ниже по склону, еле видимый среди опавших сосновых игл. Кугуар поднялся на ноги.
Мэтт напрягся. Но кошка, вместо того чтобы совершить последний смертоносный прыжок, отчего-то начала обходить выступ скалы. Ее густая лоснящаяся шерсть была гораздо темнее, чем у пум, которых Мэтт не раз встречал на южных территориях, скорее золотисто-коричневая, чем желтая. Хвост с черным кончиком беспокойно раскачивался в такт осторожным крадущимся шагам.
Мэтт стал подбираться к револьверу, отползая назад по склону на локтях и мучительно ожидая, что любое его неосторожное движение может оказаться последним. Рана на руке опять начала кровоточить. Запах свежей крови разлился по воздуху, как открытое приглашение к обеду.
Без всякого предупреждения или подготовки огромная кошка прыгнула.
Мэтт рванулся в сторону. Он перекатился назад по склону, схватил револьвер и чуть приподнялся, сжимая его в руках.
Пума приземлилась в нескольких футах от того места, где перед этим лежал Мэтт. Ее мощная грудь мягко спружинила при ударе о землю. А затем она пробежала еще немного вперед неровным свободным шагом. Когда она поравнялась с деревьями, Мэтт повернулся за ней, направив дуло прямо в грудь зверя.
Здравый смысл требовал от него нажать на курок. И все же он колебался.
Зверю ничего не стоило прыгнуть прямо на него и разделаться с ним в одно мгновение. Почему же он приземлился так далеко? Если бы этот совершенный по самой своей природе охотник хотел убить его, Мэтт не лежал бы здесь и не рассуждал об этом.
Ему живо припомнились рассказы бабушки-индианки из племени навахо. Эти детские воспоминания нашептывали ему о колдовстве и таинственных духах, появляющихся в облике животных, которые охраняют нас в нашей земной жизни. Появление кугуара означало, что нападение со стороны враждебных сил может быть успешно отражено, если довериться великой тайне и кругу жизни.
Мэтт был ранен и брошен в заросли кустарника на верную гибель, но, очнувшись, обнаружил рядом с собой кугуара, внимательно наблюдавшего за ним и, несмотря на его плачевное положение, даже не попытавшегося на него напасть. Случайное совпадение?
Зверь уже достиг края деревьев. Янтарные глаза сверкали, словно пара золотых монет. Взгляд кошки был направлен прямо на него. Мэтта прошиб холодный пот.
Мелькнула мысль: уж не потеря ли крови лишила его остатков разума? Любой здравомыслящий человек, научившийся выживать в этих суровых краях, где каждый день идет борьба не на жизнь, а на смерть: с местными бандитами — команчерос, с индейцами или просто с невыносимой жарой и песчаными бурями, — ни минуты не колеблясь, спустил бы курок.
Но народ его бабушки верил, что кугуар обладает мистической силой и способен наделить мудростью и дать исцеление тем, кто почитает духов и ищет с ними связи. Впрочем, эта часть его жизни закончилась в одиннадцать лет, когда его отец-француз и полукровка-мать скончались от тифа и католические священники забрали его из племени, чтобы отдать на обучение в миссионерскую школу. Все, чему он научился у навахо, напоминало теперь отдаленное, слабо звучащее эхо, едва доносящееся сквозь двадцать два года его жизни, которую едва ли можно назвать добродетельной. И тем не менее он все еще уважал веру своих индейских предков.
Он нервно потер курок револьвера большим пальцем. Придя к окончательному решению, он поставил его на предохранитель, опустил револьвер дулом вниз и медленно сунул в кобуру.
— Не дай мне пожалеть об этом, приятель, — пробормотал Мэтт, обращаясь к гигантской кошке. Кугуар продолжал сидеть неподвижно.
