Глава 1
Нет, да что же они такое вытворяют?! Вы только посмотрите. Олухов таких когда-нибудь видели?.. Куда же ты бьешь, урод колченогий? Пас отдай. Отдай, гад, кому говорю!.. Ну вот, доводился…
– Мурзик, заткнись! Замолчи, говорю. А то телевизор выключу.
Вот всегда так! И сам ничего в футболе не понимает, и мне нормально посмотреть не дает. Ну скажите, где вы видели, чтобы за какую-нибудь команду молча болели? Да когда они, идиоты, такое делают, тут и дохлый кот заорет. Впрочем, ладно. Попробую болеть потише. А то мой альфа-лидер и вправду шнур из розетки выдернет. Носом-то кнопку я еще нажать могу, а вот вилку в розетку вставлять не рискую. У меня, видите ли, хватательных конечностей нет, а пасть, как вы сами понимаете, она мокрая. Не дай бог, что-нибудь закоротит, а мне двести двадцать вольт в зубы получать не хочется. Впрочем, как и в любое другое место…
Здрас-с-сьте, приехали! Как это, кто я такой? Память совсем отшибло? Я – Мурзик, пятилетний кобель немецкой овчарки самых чистых кровей. А почему у меня имя кошачье, так это вы у моего хозяина спросите. Вон он, на диване сидит. Делает вид, что читает, а у самого меланхолия. Дней десять уже. Сидит, как «сникерсами» накормленный, и даже девок кадрить не ходит. Вечером меня за поводок по аллее за две минуты протащит и сразу домой бежит. Печаль на сердце у Рабиновича, видите ли…
Кто такой Рабинович?.. Вам что, в ветлечебнице трепанацию черепа на соседнем с котом операционном столе делали и ваши мозги с его перепутали? Я же сказал, он мой хозяин. На диване сидит и свой длинный нос ниже колен свесил. На шотландскую овчарку сейчас похож. Только окрас не тот. А вот глаза точно такие же печальные…
Откуда я знаю, почему он печальный! И вообще, что вы ко мне со своими вопросами пристаете? У меня что, на лбу «09» написано?.. А я и не психую. Просто устал уже. Посмотрел бы я, если бы вам целыми сутками пришлось с брюзгой находиться, который только и делает, что жалуется или ворчит… Ах, вы меня понимаете? Говорите, что у вас в семье та же история. Ну что же, рыбак рыбака видит издалека, как бы мой хозяин сказал. Он у меня хоть и мент – причем до корней волос, вон и сейчас на диване в форме и с дубинкой сидит – но о-очень большой любитель разных поговорок. Иногда их даже сам выдумывает…
Все, хватит вопросов! Что вы прямо как следователь из седьмого кабинета. Он и в общении с друзьями после каждой фразы вопросы задает, даже если сам ответ знает. Теперь и вы туда же. Не нужно меня пытать. Сам все расскажу. Выложу, как на духу, а вы уж потом сами решите, туда вы обратились, куда нужно, когда захотели со мной пообщаться, или вам лучше к психиатру пойти.
Начнем с начала. Меня зовут Мурзик. Фамилия – Рабинович. Длинноносый меланхолик на диване – это мой хозяин. Фамилия у него такая же, правда, с именем ему больше повезло. Зовут его Сеня, ну а в полном варианте – Семен Абрамович. Оба мы работаем в милиции… Да-да, в милиции! Так что о методах допроса знаем не понаслышке. Сегодня у нас выходной, вот поэтому Сеня и бездельничает на диване, а я смотрю матч «Спартака» по телевизору. Точнее, смотрел, пока вы не появились. Но не будем о грустном.
Сразу скажу, историю нашей жизни пересказывать вам не буду. Конечно, интересного в ней много, но я об этом уже говорил и повторяться не хочу. Так что, если будет желание узнать, с чего все началось, загляните на книжные прилавки – там мои откровения имеются. Я же могу рассказать только то, о чем еще не знает никто (неужто рифма? Поэтом, видимо, с тоски становлюсь!).
Уже прошло без малого семь месяцев с тех пор, когда мы наконец-то вернулись домой. Зевс был водворен в надлежащее ему место, взбунтовавшийся Мерлин вернулся в объятия короля Артура, а мы – в свой отдел внутренних дел (ну чем не стихи?), где все стало вновь на свои места: Матрешкина засадили обратно на место дежурного, Кобелев (правильная фамилия!) опять самоназначился начальником отдела, Жомову позволили носить омоновскую форму, а меня перестали выгонять на улицу. Ну а самым интересным было то, что никто из наших коллег не помнил о той путанице, которая совсем недавно в отделе царила.
Зато все прекрасно знали, что мы на работу почти на четыре часа опоздали. Жомову влепили выговор, Андрюша отделался предупреждением, поскольку до того момента считался образцово-показательным сотрудником, а моего Сеню лишили премии. Наверное, в любое другое время Рабинович из-за этого вырвал бы последние волосы на голове Попова (не у себя же их от отчаяния драть!), но тогда на такую страшную для любого еврея кару – хуже может быть только концлагерь, и то об этом кое-кто мог бы поспорить – мой хозяин даже внимания не обратил. Более того, он умудрился даже свое обещание сдержать и бросившимся на амбразуру в здании ФСБ Жомову с Поповым по литру водки поставил. Сам тоже пил. Не облизываться же!
В общем, по возвращении на Родину мои соратники устроили настоящий гудеж, со всей соответствующей атрибутикой – разгромом кабака, мордобитием и распеванием удалых ментовских песен типа «Позови меня с собой». Утром все проснулись, собрались мчаться на поиски Зевса, вспомнили, что его уже нашли, снова обрадовались и продолжили любимое развлечение – поглощение водки. Правда, в этот раз оказались умнее и, несмотря на похмелье, заявились в отдел, написав заявления на отгулы. Подполковник Кобелев подписывать их не хотел, но, увидев бестолково-счастливые, опухшие морды троих друзей, решил, что будет лучше отправить их по домам, потребовав, однако, чтобы в форме по городу не шастали, честь мундира не позорили и плохой пример обывателям не подавали.
Рабинович от этого приказа ошалел. Для моего Сени отказ от милицейской формы одежды был такой же трагедией, как для меня покраска шерсти гидроперитом, поскольку Рабинович других нарядов не признает. Он даже хотел обратно свое заявление забрать, лишь бы в отвратительном гражданском костюме на людях не показываться, но ради друзей одумался. Не бросать же их одних! Или пропадут, или Сенину долю выпьют, и еще большой вопрос, есть ли между этим разница.
Пили мои менты ровно три дня и три ночи. Хотя про ночи я приврал. Каждый вечер, ровно в девять часов, Жомова, где бы мы ни были, отыскивали жена с тещей и уводили домой. Под конвоем. При этом они клятвенно обещали моему хозяину и Андрюше, что Ваню им больше не видать, как своих ушей (тоже мне проблема! а зеркало на что?). Однако Жомов каждое утро совершал героический поступок, каким-то невероятным образом умудряясь сбежать из дома. Ну а к исходу третьего дня, когда у омоновца с криминалистом кончились все «заначки», а прижимистый кинолог отказался их спонсировать, гулянка затихла сама собой.
Вы не подумайте только, что мой Сеня садист. Утром, по дороге на работу, он не поскупился купить каждому по бутылке пива, но не более того. Впрочем, друзьям лишнего и не требовалось, поскольку каждый из них понимал, что водки много, а с дежурства в лес не убежишь. Так у нас и начались серые рабочие будни. Жомов вернулся к себе в ОМОН, Попов зарылся в любимой лаборатории, Рабинович, как всегда, увиливал от работы, а я заново обживал свою персональную вольеру.
