Черкашины
Филиал городской детской библиотеки, в которой Даша проработала четырнадцать лет (с пятью декретными отпусками), неожиданно закрылся, а другого места в централизованной библиотечной системе ей не нашлось. Два месяца Даша получала выходное пособие, затем, вопреки уговорам мужа, устроилась фасовщицей на молокозавод.
Монотонный труд невыносимо ее утомлял. Послеобеденные часы она выстаивала у конвейера на грани беспамятства, с онемелой поясницей и горючим клубком тошноты в горле, страшась вот-вот рухнуть на движущуюся ленту. И кто, скажите пожалуйста, придумал закон подлости – судьба или случай, или эта милая парочка действует заодно?
Впрочем, неважно. Важно, что по закону подлости Даша хлопнулась в обморок под ноги директору, когда он удостоил цех своим посещением.
На следующий день директор вызвал маломощную работницу в кабинет и предложил по-хорошему уволиться, поскольку производство терпит убыток из-за ее частых бюллетеней.
– А тут еще обнаруживаются ваши форс-мажорные обстоятельства, – укоризненно дополнил прозорливый руководитель.
Краснея от сознания собственного обмана, Даша беспрекословно написала заявление – ведь при найме она на самом деле скрыла и многодетность, и «форс-мажор», теперь уже рвущий пуговицы рабочего халата.
Уплыли надежды на причитающиеся по закону (не подлости) деньги. «Перетерпим», – утешал муж, но «бог-изобретатель», очевидно, вошел в экспериментальный раж и решил испытать выдержку Черкашиных на всю катушку: в воскресенье Кирилл повел детей на горку, поскользнулся с санками и умудрился сломать ногу. А вскоре начался бурсит локтя – выяснилось, что ушиб при падении. Накрылись, таким образом, благие намерения выполнять проектные заказы на дому.
Долгие больничные листы оплачиваются не в срок и не предполагают премиальных. Кирилл увещевал жену не бросаться в крайности, но Даша, залив уши воском упрямства, отправилась в Центр занятости.
Сочувствующая девушка выдала список приемлемых вакантных мест и предупредила:
– Вряд ли получится… Ну, попытка не пытка.
Пытка оправдалась в полной мере, будто сам рок неудачи расставлял впереди невидимые шлагбаумы. Дашу не взяли ни вахтером, ни почтальоном, а уборщицей ей не удалось стать аж в четырех конторах. По неписаным правилам начальство лгало, не отказывая прямо, места оказывались либо уже заняты, либо вот только на днях сокращены по оптимизации штатов.
Меньшую, не вычеркнутую часть списка Даша отложила на завтра. «Не озлобляться, не озлобляться», – приказывала себе, чеканя шаг. Пора бы привыкнуть, что беременные не вызывают умиления у боссов, а многодетность считается синонимом неблагополучия даже у друзей.
Иногда Даше позванивали две бездетные подруги юности, не вылезавшие из заграничных круизов. Разговор неизбежно заканчивался порицанием: «Кругом столько всего интересного, мир бесподобный, а ты засела в четырех стенах!» Понимая, что главной целью звонка было плохо завуалированное туристическими восторгами превосходство чайлдфри, Даша думала: между собой подруги, конечно, перетирают ее чадолюбивый выбор до мозга костей. Примерно так: «Жаль Дашку, погрязла в безденежье, торчит дома как прокаженная, но это же ни в какие ворота, чтобы в наше время без конца плодить и плодить нищету!»
Даша не кидалась в обидчивую патетику, не растрачивала на мелочи дорогие сердцу события, происходящие в «четырех стенах» ее трехкомнатной квартиры и несравнимые, разумеется, с богатыми на приключения странствиями. Приятельницы просто не поверили бы в реальность неослабного интереса Даши к жизням, которые она сама произвела на свет, – интереса, пятикратно превзошедшего все ее альфы и омеги. Дети были для нее свыше и свойственного любому человеку эгоизма, и архаически устойчивой привязанности к единственному мужчине.
Порой Дашу, конечно, тоже обуревала жажда путешествий, по настроению хотелось личного праздника, двух-трех часов одиночества, но никогда, ни одного дня не желала она свободы от детей. Ни за какие посулы не приняла бы Даша такой свободы ради египтов-кипров-гаван. Напротив, свободно и комфортно она чувствовала себя только тогда, когда весь народ маленького мирка Черкашиных собирался вместе после работы, школы и детского сада вокруг нее, как вокруг оси Вселенной.
Безденежье? Да ладно! У них все есть. Квартиру они сами приобрели, на четверть с помощью архитектурного акционерного общества, в котором работает Кирилл. У них есть машина «Тойота Суксид» с вместительным багажником, а в позапрошлом году повезло купить шесть дачных соток со старым, но вполне добротным домом. Это первые годы супружества, пока усиленно расплачивались с долгами, спали на полу и сидели вместо стульев на ведрах возле покрытого клеенкой ящика-стола. Гости приходили, Кирилл укладывал на ведра доску – получалась скамейка.
Маринка помнит, как выстраивала книжные «города» в пустом зале. Высокие стопки книг стояли рядком у стен в ожидании стеллажей, недаром же мама была специалистом по библиотечной комплектации (вот именно – была)… Роскошные застекленные стеллажи «под дуб» украсили собой зал через два года к появлению Владика. Спустя четыре из-за нашествия погодков Кости и Никиты мама с папой переехали из спальни в гостиную, повесили на стены детские рисунки и фотографии в рамках, а полки с книгами разместились по комнатам и заняли коридор.
С самого начала Черкашины договорились родить дочь и нескольких сыновей. Вышло как задумывалось, по поговорке «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын». Кирилл называл Маринку «приставочкой к сыну», баловал больше всех. Потом добавилась вторая «приставочка»…
Даша боялась известить сестру Алину, что счет на Сонечке не завершился.
…Студентке Алине исполнилось двадцать пять лет, Даше – пятнадцать, брату Тиме – двенадцать (как сейчас Владику), когда мамы не стало. Отец внезапно загулял с неприлично юной девицей и через год, измученный стыдом и страстью, рванул с достигшей совершеннолетия женой подальше от детей-подростков.
По-другому можно сказать и так, что отца выгнала из дома старшая дочь. Красный диплом как раз помог ей возглавить отдел на энергетическом предприятии, Алина безоговорочно взяла патронат над младшими и велела им забыть об отце. Запретила звонки и переписку, отказалась от алиментов…
Надо отдать Алине должное: она вырастила и выучила сестру и брата. Алина контролировала каждое их действие. Запрещала Тиме дружить со «спекулянтами», Даше – стричь косы и ходить в лосинах по тогдашней моде. Увидев однажды рядом с сестрой неизвестного охламона в китайских штанах «Montana Sport» с лампасами, от злости была вне себя и не постеснялась при нем в выражениях этой злости. Помня, как испугалась тогда, хотя была почти взрослой, Даша потом запретила себе резкие слова в разговорах с детьми, даже если они провинятся.
