Мой очередной роман – об ангеле озера. А кто он такой, этот ангел озера? Мои верные читатели и читательницы быстро поймут, что я имею в виду одну из своих героинь, необыкновенную личность которой они все хвалили. Эта героиня очень дорога и мне.
Вы догадываетесь, что речь идет о Кионе – странной девушке, способной предсказывать будущее, воссоздавать в своем сознании события былых времен, читать чужие мысли и передавать их другим людям. Многовато у нее редких способностей, спорить не стану, но ведь такими способностями наделены от природы и некоторые из нас. Случайность или судьба?
Итак, как мне приходится частенько говорить, я снова взялась за перо, чтобы еще раз написать об Эрмин – Снежном соловье, Тошане – ее большой любви и всех тех, кто окружает эту парочку. Для меня они существуют и в самом деле, проживая в чудесном регионе Лак-Сен-Жан, и мне захотелось продолжить свой писательский труд в их компании.
Киона была еще девчонкой в книге «Сиротка. Расплата за прошлое» – то есть в предыдущем произведении, – а сейчас ей уже шестнадцать с половиной лет. Вроде бы свыкнувшись со своим даром, со своими парапсихическими способностями, она достигает возраста первых любовных волнений, точно так же, как и Лоранс и Мари-Нутта, дочери Эрмин.
Я постаралась на этот раз сплести более задушевную паутину событий, свершившихся в те послевоенные годы, в которые надлежало возвращаться к обычной жизни. Надеюсь, что эти несколько месяцев, богатые на различные потрясения и протекавшие с лета по Рождество 1950 года на берегу озера Сен-Жан, смогут оправдать ваши ожидания, мои дорогие и верные читатели.
И последнее: я, к сожалению, не могу ответить на все письма, которые получаю по обычной и электронной почте, ввиду недостатка времени, однако я благодарю вас за ваши комплименты – порой очень трогательные, – за одобрительные слова и за интерес, который вы проявляете к моим произведениям.
Глава 1
Возвращение Соловья
Театр «Капитолий», Квебек, суббота, 8 июля 1950 года
Приглушенные звуки музыки докатились, как волны, до Эрмин. Она без труда представила себе музыкантов оркестра, занятых настройкой своих инструментов уже перед самым выступлением. Большой театр, казалось, дышал, подрагивал, трепетал вокруг нее, как будто живой.
– Боже мой, мне ужасно страшно! – еле слышно пробормотала она.
Ее большие голубые глаза приобрели безумное выражение, и это сразу стало заметно на ее отражении в зеркале гримерной, залитой золотистым светом. Светлые и слегка вьющиеся волосы обрамляли красивое и нежное лицо – лицо мадонны.
– Не надо переживать, все пройдет хорошо, – услышала она возле самого уха ободряющий шепот.
– Я на это надеюсь, Лиззи.
Та, которую она назвала «Лиззи», громко засмеялась. После окончания войны Лиззи, несмотря на свои шестьдесят лет, снова стала работать в театре «Капитолий». Она была заведующей постановочной частью и вникала абсолютно во все вопросы, следила за тем, чтобы театральные костюмы были удобными для артистов, и даже, когда возникала такая необходимость, вмешивалась в составление репертуара.
– Ты великолепна, Эрмин, ты пребываешь в апогее своей соблазнительности, да и голос твой не изменился. Я бы даже сказала, что его диапазон расширился. Я была ошеломлена, когда услышала, как ты пела во время репетиции. В общем, будь смелее. Зал переполнен, и минут через пять уже откроют занавес. Лично я очень довольна тем, что присутствую при возвращении Снежного соловья.
– При возвращении сюда, в Квебек, Лиззи. Я много раз выходила на сцену во время своих гастролей во Франции, но, как ни странно, я испытываю гораздо большее волнение, когда выступаю перед соотечественниками.
– Они устроят тебе триумфальный прием, когда ты наконец-таки решишься покинуть этот стул и выйдешь на сцену! Твой сольный концерт – моя идея. Надеюсь, ты меня не разочаруешь!
Они обменялись заговорщическими улыбками. Эрмин посмотрела на медные часики, стоявшие среди ее баночек с румянами.
– У нас есть пять минут. Можно еще немножко поболтать, – умоляющим тоном предложила она. – Пойми меня, Лиззи, сегодня вечером я буду исполнять арии, которые записаны на моей последней пластинке. В Париже и в Лионе я выступала в операх, вместе с другими певцами. Это не одно и то же. При этом ведь чувствуешь поддержку других исполнителей, а не оказываешься в одиночку лицом к лицу с публикой.
– Вообще-то, когда ты будешь исполнять арию Турандот[1], вместе с тобой будет выступать хор. Почему у тебя сейчас такие грустные глаза, Мимин?
Услышав, как к ней обратились, певица улыбнулась. Это свое прозвище – Мимин – она не слышала уже довольно давно. Слова, только что произнесенные Лиззи, вызвали у них обеих много воспоминаний, самым ярким из которых было воспоминание о дебюте Эрмин – Соловья из поселка Валь-Жальбер – в квебекском «Капитолии» пятнадцатью годами ранее.
– Я не видела своих старших дочерей – Лоранс и Мари-Нутту – уже полтора месяца, а это долго. К счастью, нам удалось взять с собой наших двух малышей благодаря тому, что с нами поехала Мадлен. А как давно уже я не общалась с Мукки! Если бы ты его увидела, моего старшенького!.. Он копия своего отца. Высокий, с медовой кожей, с черными волосами. Этот красивый мальчик проработает всё лето. Скоро мы наконец-то встретимся, и мне очень хотелось бы, чтобы и Тошан был здесь! Этот деятель не придумал ничего лучше, кроме как остаться на месяц во Франции. Ему захотелось обязательно съездить в Дордонь – туда, где ту женщину-еврейку и ее сына убили гестаповцы… Не смейся, Лиззи, но полеты на самолете приводят меня в ужас. Мне и так уже пришлось отправиться обратно без него. Это мне не понравилось. А он полетит обратно еще неизвестно на каком самолете. Ты, возможно, сочтешь меня сумасшедшей, но я – увы! – все никак не могу заставить себя не думать о гибели Марселя Сердана в прошлом октябре[2]. Он хотел поскорее встретиться с Эдит Пиаф. Она так и не увидела его и уже никогда не увидит. Если бы я вдруг потеряла Тошана, то я… я…
Лиззи с удрученным видом покачала головой. Затем она расположилась позади Эрмин, чтобы помассировать ей плечи кончиками пальцев. Для этого ей пришлось снять с певицы тонкую, как паутина, шаль ярко-синего цвета с искусственными бриллиантами, покрывавшую ее молочно-белую кожу там, где было глубокое декольте.
