С. Общежитие при ПТУ-2. 1994 г.
Лена Кравченко лежала на полу посреди комнаты и, казалось, смотрела в потолок.
Наташа, открыв дверь комнаты своим ключом и увидев распростертое и неподвижное тело подружки, сначала молча рассматривала ее при тусклом свете настольной лампы и только спустя пару минут, немного придя в себя, плотно закрыла за собой дверь и, едва переступая ослабевшими ногами, подошла к телу. Опустилась перед ним на колени…
Красное ватное одеяло, которым довольно небрежно было прикрыто тело, сливалось цветом с ночной сорочкой Лены, пропитанной кровью…
На столе, покрытом клеенкой, были разложены окровавленные хирургические инструменты, ватные тампоны, навалены горой белые вафельные полотенца в пятнах крови. Рядом стояла большая прозрачная бутылка со спиртом.
…Оглушенная биением собственного сердца, Наташа Балясникова выбежала из комнаты и, остановившись у конторки, в которой дремала над вязанием вахтерша Полина Яковлевна, спросила ее как можно спокойнее:
Старушка открыла глаза – кофейно-мутные, в розовой кайме воспаленных век – и, улыбнувшись, показала ряд голубоватых искусственных зубов:
– Женщина одна была, к Леночке Кравченко приходила, сказала, что из собеса.
– Она и документ показала, я, правда, не рассмотрела как следует. А что? Оставила чего?
– Да нет… Это я так просто. А она давно ушла?
Мюнхен. Август 1999 г.
– Берта, у меня, наверное, развивается паранойя… Мне постоянно кажется, что за мной кто-то следит… Но кому я нужна, спрашивается… – Эмма встала и подошла к окну. Оно было распахнуто, с улицы доносился шум проезжающих автомобилей, велосипедных звонков и шелест листвы.
– Фрау Эмма, здесь недалеко, в лавке на соседней улице, я видела чудесную старинную вазу… Это, конечно, не мое дело, но вы так любите цветы, а вот ваз в доме явно недостаточно… Эти красные розы, они так хороши, но им тесно… Мы можем пойти вместе и приобрести эту вазу… – Берта говорила с приятным акцентом.
Эмма повернулась и посмотрела на Берту непонимающим взглядом. Но потом, когда до нее дошел смысл сказанных слов, она лишь развела руками. Склонившись над букетом красных тугих роз, она глубоко вдохнула в себя их аромат. Вот уже два года она живет в Мюнхене и не перестает удивляться тому, какую роль в ее жизни стали играть цветы. Они теперь повсюду: в спальнях, гостиной, кухне и даже в ванной. Берта едва успевает менять в них воду, а приносят все новые букеты… То придет посыльный со скромным, но изящным букетиком розовых и белых маргариток, завернутых в белую гофрированную бумагу, то принесут охапку роз, тюльпанов, гвоздик… Другая жизнь, другие ароматы, другие интересы… И только воспоминания останутся прежними, и никуда уже от них не деться…
– Хорошо, ты меня уговорила, сейчас же пойдем в твою лавку… А заодно встретим Прозорова…
Зазвонил телефон, Эмма взяла трубку.
– Господин Прозоров задержится в клубе, – услышала она голос, принадлежащий компаньону Володи, и настроение ее моментально испортилось.
– Хорошо, Питер, передайте моему мужу, что я, так и быть, не стану ждать его к ужину… Хотя мне непонятно, почему звоните вы, а не он… Он что, так занят?
– Да, он занят, фрау Эмма, и не может подойти к телефону…
Стоило ей положить трубку, как тут же раздался еще один звонок. Звонивший молча дышал в трубку. Эмма пожала плечами: если это Прозоров, то почему молчит? Ему неловко? Или он хочет услышать слова благодарности по поводу только что присланного букета? Как странно…
Эмма подошла к зеркалу. «Фрау Эмма…» Достала шпильку, и волосы тяжелой золотой волной упали на плечи. «Фрау Эмма… Эмма, Эмма!..»
С. Июль 1996 г.
Этот мужчина смотрел на нее всю дорогу. Казалось, он пытался прочесть ее мысли. Да что их читать, когда и так все ясно? Эмма завидовала людям, умеющим скрывать свои чувства и мысли. Забившись в самый угол жесткого деревянного сиденья электрички, она хотела одного: уснуть и не просыпаться никогда. Лицо, опухшее от слез, выдавало ее, что называется, с головой. Эмма достала зеркальце, но посмотреть на свое отражение так и не решилась, спрятала его обратно в сумку. Повернулась к окну, но вместо темно-голубого пространства пролетающих лесов, полей и дачных поселков снова увидела свое лицо. Ей не оставалось ничего другого, как разглядывать немногочисленных в этот поздний час пассажиров. Это были нормальные люди, которые днем работали в городе, а вечером возвращались на свои дачи, где их поджидал ужин в кругу семьи, приятные заботы, связанные с домочадцами, садовые перчатки, лейки, грядки с поспевшей клубникой и отяжелевшие ветки вишен… Это их жизнь, и ей не место там, где живут эти добропорядочные и ЧИСТЫЕ люди. Таких, какой стала она, они никогда не примут в свой круг. И правильно сделают. Ее удел – разрушать эти семьи, отравлять ядом вседозволенности умы благообразных мужчин, ублажать их тела и души, а заодно и облегчать кошельки.
Три часа тому назад она покинула квартиру одного из таких счастливчиков. Ему сорок восемь лет, он женат, имеет взрослых детей и вот уже полгода встречается с Эммой на квартире, которую называет приторным словом «гнездышко». Он разлюбил свою жену и открыл для себя совершенно другую жизнь с двадцатилетней Эммой, которая играет ему на гитаре, поет, танцует в прозрачной рубашке под музыку Леграна и делает ему массаж с персиковым маслом. У него белое рыхлое тело, бледное лицо, редкие волосы ржавого оттенка, красные жесткие волоски на пальцах рук и седые, с желтизной и какие-то примятые на груди. Он любит смотреть на Эмму, принимающую угодные ему позы на ковре возле карточного столика, и чувствует себя несчастным, когда даже самые откровенные и недвусмысленные движения, которые она для него производит, не возбуждают его вялую и уже хронически равнодушную плоть. Эмма ушла от него после того, как он признался ей в любви и попросил стать его женой. «Я больше не смогу приходить к вам, – сказала она ему, торопливо одеваясь, – вас же предупреждали…» – «Но я полюбил тебя, Эмма, я хочу, чтобы ты родила от меня ребенка…»
Перов, который познакомил Эмму с этим господином, не церемонился. «Он тебе уже не нужен. Будет преследовать, качать права, мешать твоей работе…» Она приносила Перову деньги и, записав следующий адрес, шла к другому мужчине. Но она была одна, а мужчин много. Поэтому постепенно образовался определенный круг и даже своеобразная очередность ее визитов. Ее ждали, встречали улыбками, цветами и подарками. А уходила она под утро, положив в сумочку смятые «зеленые». «Тебе везет, ты работаешь в основном с импотентами», – говорил Перов. И он был прав. Мужчины, с которыми она проводила время, были слабаками во всех смыслах. С ее рук они пили иллюзии собственной силы, страсти и обаяния.
