Книга Вершина угла - Сережа Павловский

Когда мне было одиннадцать лет, я был на юге в детском лагере за границей. Утреннюю зарядку там вёл дядя КМС, хотя никому он был никакой не дядя. В смысле – дядя, конечно, но не дядя. Он играл с нами в настольный теннис, волейбол, футбол, кого-то учил плавать.

Однажды мы сидели с ним в столовой, говорили о футболе и смотрели, как по стене ползёт жук. А может, это был таракан. Таражук лез вверх, передвигался быстро, и вот он уже перебрался на потолок. Тут дядя КМС сам себя прервал на полуслове и спросил:

– Знаешь, Автор, почему все насекомые могут сидеть на потолке?

– Нет, – мотнул я головой.

– Потому что у них мозгов нет! – выдал дядя КМС.

Вполне допускаю, что он шутил, только я был маленьким, чтобы понять его иронию. А может, он и правда так думал. А может, это так и есть.

Я сидел в дурке и ждал Гасту, чтобы пойти вместе с ним на подработку. Я ждал его на кухне, где было много тараканов, поэтому вспомнил дядю КМС из детского лагеря. Тараканы мне были противны, как и все насекомые, я их ненавидел всю свою жизнь, сколько себя помню, потому что боялся. Они кипишевали туда-сюда и были везде, поэтому не смотреть на них было невозможно. Скорее наоборот – нужно глядеть в оба, чтобы кто-нибудь из них случайно не залез тебе на голову или ещё куда. Эту кухню мы с Гастой называли «Матрёнин двор».

Дурка – это общежитие жёлтого цвета, здесь живут люди, так или иначе связанные с профессией врача, поэтому её так и прозвали. А Гаста – кентуха, ему двадцать шесть лет, он здесь живёт с мамой. Меня зовут Автор, как вы, наверное, уже догадались, мне двадцать два года, я тоже живу с родочками, совсем неподалёку от дурки – в девятиэтажном доме.

– Чё ты втыкаешь? – во двор вышел Гаста.

– Тебя жду, – сказал я, продолжая смотреть на тараканов. – Смотри, они даже на потолке.

– Кто?

– Тараканы.

– Да и в рот их чехлить! – отмахнулся Гаста.

– Не представляю, как можно с ними жить?

– Ты задолбал. Мы же живём как-то, так и можно. Травим потихоньку.

– А знаешь, почему насекомые могут сидеть на потолке?

– Почему?

– Потому что у них нет мозгов.

– Хе-хе. Ну ты чемодан! Пошли давай.

– Это я, хе-хе-хе, – сказал я дебильным голосом.

– Хе-хе-хе, это тоже я, – таким же голосом добавил Гаста.

Так же, как и многие люди, мы любили прятаться от серых будней и невыносимой реальности в ночных клубах. Вот только ходить по клубам каждые выхи было для нас проблемой, потому что мы оба мало зарабатывали. А не ходить мы не могли – обыденность грубо и с огромной скоростью выедала остатки интеллекта. Разгрузка была нужна, а иногда всё было настолько плохо, что нужно было восемь разгрузок, чтобы хотя бы затылком вылезти из депрессии.

Был найден выход – писать для какой-нибудь газеты репортажи о вечеринках, которые проходили там или сям.

Гаста очень долгое время увлекался фотографией, а раз так, то всю писюнину возложили на меня, потому что я был более коммуникабелен, писал без ошибок и имел привычку философствовать. Только мы не учли, что в каждом клубе есть свои штатные журналисты, которые пишут для сайта клуба, а в каждой газете – желающие освещать разные события.

Нас спас один хороший знакомый Гасты – Ксюхан (о нём я расскажу чуть позже), который метался охранником по разным дискобарам и клубам – то здесь, то там. Вот мы и ходили благодаря ему по тем местам, куда он устраивался на работу.

А репортаж для газеты с фотографией – это замануха для тёлок, чтобы познакомиться. Я мог легко взять интервью, Гаста – фотографировал. А пока я брал интервью, мы оба думали – нормальная она или нет и кому она больше подойдёт.

В общем, если девушка более-менее отдупляет, имеет смысл взять у неё телефончик, а если нет, я задавал несколько вопросов, Гаста делал тухлый снимок, и мы отваливали. Но мы не часто так знакомились, только если кто-то из нас очень сильно западал на девочку. Поэтому наш движ и назывался подработкой…

Честно признаться, вообще ни разу так не знакомились. Это просто мы вместе придумали, что, если будет возможность, будем действовать так, и, вполне возможно, у меня хватит смелости и ума взять интервью у девушки.

У меня в рюкзаке был всегда блокнот с ручкой, Гаста же никуда не ходил без фотоаппарата. Совсем другое дело – насколько часто мы ими пользовались. Не знаю, как Гаста, хотя он регулярно что-то снимал, я вообще только один раз достал ручку, когда получал загранпаспорт. Там была одна, которая не писала, паспортистка уже стала вертеть головой в сторону других столов, чтоб взять ручку оттуда, тогда я вовремя вспомнил, что у меня с собой есть своя. Я достал её со словами «я мужик запасливый», после чего улыбнулся, но девушка, которая выдавала мне паспорт, только уныло на меня посмотрела и ничего не ответила. Тогда я решил, что это плохая шутка, и положил её в угол к остальным несмешным шуткам, хотя в глубине души всё же хотел верить, что шутка нормальная и произнесена она была к месту, просто выдавальщица паспортов либо дура, либо устала и дура.

Кстати, загранпаспортом я пользовался ещё реже, чем ручкой – не пользовался.

– Фотик взял? – спросил я Гасту, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Взял, – спокойно ответил он.

Мы подошли к лифту. Подъезд у Гасты был очень грязный и страшный, все стены были исписаны различными фразами, названиями музыкальных групп, экстремистских группировок, религий, уличных банд, прозвищами, матерными словами, свастиками, обзывательствами, признаниями в любви и довольно глубокими по смыслу правдами жизни.

Я не часто изучал эти стены, только если ждал лифт или, когда он был сломан, приходилось подниматься/спускаться по лестнице (при наличии света, с которым проблемы были чаще, чем с лифтом), либо когда выходил с Гастой покурить за компанию.

Когда я на них смотрел, мне казалось, что было одно поколение, оно разрисовало все этажи, потом оно выросло, ему на смену пришло другое, оно тоже размалевало все этажи и выросло, ему на смену пришло уже третье, и далее по кругу. И так каждый возраст марал стены, как бы продолжая эстафету, и создавалось ощущение, что они просто наносили надписи поверх других.