Пролог
Каждый со времён Александра Сергеевича знает, что навещатьпожилых родственников – не то чтобы непременный долг, но обязанностьвоспитанного человека, и Мартин ею не пренебрегал. Помимо вежливости, ему былопо-человечески радостно увидеть дядю, посидеть с ним на кухне за чашкой кофе ипоговорить о чём-нибудь мелком, незначительном, или же, напротив, – о проблемахфилософских, разгадка которых человечеством пока не найдена. Была в этихрегулярных посещениях и ещё одна маленькая человеческая приятность – во многихкомпаниях Мартина уже звали по отчеству, чего он ужасно не любил. Да и какрусскому человеку любить такое нелепое сочетание – Мартин Игоревич? Ну а дядяникогда по отчеству его не звал и звать не собирался. В хорошем расположениидуха он окликал Мартина Мартом, в плохом (что, впрочем, случалось нечасто)желчно называл Иденом. Был, видимо, тридцать с лишним лет назад между дядей иотцом Мартина какой-то суровый родственный спор по поводу имени. Сам дядя былзакоренелый холостяк, на вопросы о детях сухо отвечал «не знаком», но почему-тосчитал своей законной обязанностью принимать полнейшее участие в жизни любимогоплемянника. По сути дела, дядя проиграл лишь один бой – по поводу имени, затопо всем остальным вопросам ему всегда удавалось настоять на своём. ИногдаМартин был за это от души благодарен, например, за сорванные планы учить его смладенчества игре на фортепьяно, за разрешения отправиться в многодневный походили поехать с друзьями в Питер автостопом. Все попытки родителей споритькончались тяжёлым взглядом из-под бровей и вопросом: «Вы мужика растите илипевца эстрадного?» Эстраду дядя и впрямь не любил, а из всех певцов уважал лишьКобзона и Леонтьева, и то виновато прибавляя: «За голос и характер».
Впрочем, при всей суровости характера не лишён был дядя ималеньких человеческих слабостей, особенно сильно проявившихся в последниедесять лет, когда на всей земле жизнь пошла наперекосяк. Проснулись в нёмдремавшие прежде кулинарные склонности, и если раньше мог он прожить целуюнеделю на яичнице и дешёвом пиве, то теперь проводил у плиты полдня, а вечерамилибо звал к себе гостей, либо сам отправлялся в гости. Мартину эта слабостьнравилась, ибо делала визиты ещё приятнее. Вот и сегодня, созвонившись с дядейпредварительно и выяснив, что на ужин планируется утка Вайдахуньяд, Мартинзашёл в магазин у метро и придирчиво выбрал вино. Конечно же, в данном случаеполагалось пить венгерское. Пусть эстеты и патриоты насмешливо улыбаются,услышав про «венгерское вино», пусть одни нахваливают сладковатый сотерн итерпкий тавель, а другие спорят о сравнительном числе путонов токая вмассандровском и венгерском токайском. Мартин же давно убедился, что к каждойпище есть свой, географией и историей дарованный аккомпанемент. К варёнойкартошечке и малосольной селёдочке не придумано ничего лучше простой русскойводки, к пряной бастурме годится густой армянский коньяк (хотя по широтекавказской души бастурма примет и водочку), к нежным устрицам – белое французскоевино, прохладное и лёгкое, к жирным и вредным для организма сосискам – чешскоеили баварское пиво.
Так что при выборе вина Мартин не колебался. Выстоявмаленькую очередь – впереди две привередливые пенсионерки, долго выбиравшиекусочек испанского хамона «позапашистее», потребовали нарезать его, дапотоньше, – Мартин подошёл к усталой молоденькой продавщице. Купил бутылкубелого балатонского и бутылку красного эгерского, чуточку поболтал с девушкой,благо за спиной пока никто не стоял. Девушка была симпатичной и умненькой,училась в институте, а в магазине подрабатывала вечерами, чтобы заработать налетнюю поездку по Европе. Через минуту Мартин безошибочным инстинктом понял,что хотя девушка и не прочь с ним поболтать, но серьёзно знакомиться несобирается, у неё уже есть хороший и верный друг. Пришлось откланяться и уйти,тихонько погромыхивая бутылками, завёрнутыми в гофрированную бумагу иупрятанными в прочный пакет.
На улице было хорошо. На Москву опустился вечер – первыйпо-настоящему тёплый летний вечер после долгой прохладной зимы. То, что сегоднябыл вечер пятницы, только добавляло ему приятности. Поток машин со стремящимисяна дачи горожанами уже схлынул, стало тихо. Немногочисленные ребятишки,оставшиеся в городе на выходные, носились по тротуарам на самокатах, в скверикеу метро настраивался маленький джаз-банд, и первые пенсионеры уже собирались наскамеечках, чтобы послушать музыку, посудачить и потанцевать. Старенькаядевятиэтажка, в которой обитал дядя, стояла неподалёку, Мартин пошёл к ней непо пешеходной дорожке, а напрямик, через запущенный старый садик. По пути онедва не спугнул влюблённую парочку, обнимавшуюся на скамейке, но вовремяуслышал жаркий шёпот и двинулся совсем тихо, придерживая пакет с бутылкамиперед собой, чтобы не гремел.
Пришёл Мартин вовремя. Открыв дверь, дядя буркнул что-то,долженствующее служить приветствием, и бросился на кухню – вынимать утку издуховки. Мартин же привычно сунул ноги в безразмерные гостевые тапочки и прошёлв гостиную. Жил дядя скромно, в малоразмерной двухкомнатной квартире, съезжатьотсюда не собирался, заявляя, что в шестьдесят семь лет думать о кладбище ещёрано, но о переезде – уже поздно. В спальне – а по совместительству кабинете –все стены были заставлены старыми-престарыми книжными полками, хранящими неменее древние книги, зато гостиная была меблирована современно, где-то дажемодно, под «хай-тёк», с обилием стоек из никелированных труб и небьющегосястекла, хитрой аппаратурой, воспроизводящей изображение и звук, с пижонскимифранцузскими колонками «Водопад» – стеклянными, ценящимися знатоками заотсутствие призвука корпуса. Дожидаясь дядю, Мартин порылся в дисках, выбралБетховена в исполнении Эмиля Гилельса, после чего снял пиджак и устроился устола поудобнее.
Дядя не заставил себя долго ждать. Уже через минуту онпоявился в гостиной со знаменитой уткой на противне – шипящей, благоухающей,обложенной крошечными голубцами, успевшими вволю пропитаться утиным жирком. Привиде утки Мартин воспрял, бросился открывать бутылки, кляня себя за то, что непришёл пораньше – по-хорошему, вину бы стоило полчасика подышать, избавиться отзапаха пробки и раскрыть аромат во всей красе. Но дядя вино похвалил и так,после чего они некоторое время отдавались гастрономическим удовольствиям,перебрасываясь репликами не то чтобы совсем пустячными, но интересными лишьблизким людям – о родителях Мартина, уже второй месяц проводящих на солнечныхпляжах Кубы, о непутёвом младшем брате Мартина, который, едва окончив одининститут, поступил в другой – ибо в профессии юриста успел разочароваться, заток исконным их врагам журналистам проникся неизъяснимой симпатией. Поговорили ио дяде, о его больной печёнке, которой, конечно же, не понравится нынешнееугощение, о возне с перерасчётом пенсии, не позволяющей дяде исполнить мечтудетства и посетить Мадагаскар. За разговором Мартин с удовольствием отметил,что дядя бодрости духа не теряет, за собой следит и даже не поленился повязатьк ужину галстук, что для холостяка приравнивается к подвигу. Потом дядя началисподволь расспрашивать Мартина о его работе – очень осторожно и тонко, надеясьзастать племянника врасплох и заставить проговориться. Но Мартин был начеку,отделывался общими фразами, «да» и «нет» не говорил, на белую лесть и чёрныенамёки не покупался, так что дядя с досадой бросил расспросы и приналёг наутку.
