1
«Вот и опять скорбный свет летней ночи пойман в стеклянную банку», — думает Ингмар.
Он смотрит на белую улицу, струящуюся меж мутных силуэтов домов, словно вода.
Мужчина примерно его возраста движется по направлению к нему, вздрагивает и вдруг оказывается на двадцать шагов ближе.
Кажется, он в пасторском облачении.
Луч света наполняет пространство и, выгибаясь, вновь исчезает в окне наверху.
Женщина с узловатыми пальцами накидывает оконный крючок на петлю. Она проходит через всю комнату и, миновав напольную лампу, садится на край кровати.
Шепот пронизывает раскаленный металл прожектора. Или он услышал его только сейчас, когда погасил свет?
Немного помешкав, он решает выйти черным ходом, через дверь хорового зала.
Он не хочет ни с кем встречаться.
У него нет сил объяснять, что работу со Стравинским придется прекратить и заняться новым сценарием.
Ингмар выходит в сумерки, воздух холодит веки, вспотевшую шею и забирается глубоко в ноздри.
Комья сухого снега сыплются с двадцатиметровой высоты жестяной крыши Малого павильона, пролетают мимо черной ленты окон и глухо шлепаются на внешнюю лестницу.
Свет уличного фонаря, покачиваясь, неожиданно перепрыгивает через кирпичную стену и освещает его лицо: напряженный лоб, брови, глубокая морщина, что тянется от ноздри и прорезает полукружье у рта.
Мелкозернистые снежинки, словно рваная паутина, мягко кружатся над дорогой, вокруг угла и у отсыревшего фундамента казенного здания.
Он идет вверх по улице. Колючий холод щиплет лодыжки и пробирается в штанины брюк.
Когда Ингмар проходит мимо водосточной трубы и чугунной решетки в асфальте, наверху распахивается окно.
Он оборачивается.
Возле подоконника мелькает обнаженная рука.
За стеклом с неровными бликами проступает лицо. Это женщина с раскрытым ртом. Она что-то кричала ему.
Короткий обмен репликами с техником в коридоре о просторном хоровом зале кинотеатра под названием «Опера». Новые репродукторы так и трещат, говорит Ингмар.
В сумрачной глубине директорского кабинета повис сигаретный дым — здесь только что курил секретарь; белесый туман над стулом и эмалированной поверхностью настольной лампы цвета слоновой кости, папками и шкафом с документацией.
Почти тишина. Стены немного поскрипывают. Кто-то шуршит в коридоре возле комнаты с ротаторами.
Он снимает светло-серую телефонную трубку:
— Бергман.
Прокашлявшись, Димлинг бормочет, что секретарь думал, будто он ушел домой еще в три часа.
— Я удрал в «Оперу», — отвечает Ингмар.
Пытаясь скрыть свое возмущение, директор говорит, что нельзя уделять столько времени опере, когда готовится фильм. Ингмар не объясняет ему разницы, потому что в любом случае Димлинг прав: оперная постановка помешает долгожданному сценарию.
Он смотрит на брызги масляной краски, оставшиеся на оконном стекле, на потрескавшиеся рамы и подоконник из белого пластика.
Весла будоражат желтую воду, пробуждая в ней сонное движение, запоздалое шевеление пряжи. Из мрака выступают черные листья, они, словно лица, попавшие в луч света, теснятся вокруг.
Знакомые и незнакомые лица.
Сестренка Нитти, которая зевает, старательно раскрывая рот.
Плавно кружась, его собственное лицо и лицо отца неуклонно движутся к черной тени под дубом. Медленно поднимается врач с тонкими бровями. За ним следует Димлинг, который улыбается, когда он говорит ему, что все же надеется на последнее лето.
Врач не успевает ответить, потому что лопасть весла разрезает воду и мощным движением увлекает за собой листья.
Ингмар садится на край письменного стола и провожает взглядом этот медленный коловорот.
Мокрые следы ведут к нему по паласу.
Когда он кашляет, Димлинг отводит трубку.
Шмыгая носом, Ингмар распахивает пальто на подкладке. Вена, что тянется от основания носа, натягивается, образуя развилку на переносице.
Ингмар проходит по коридору, за спиной у него звонит телефон. Рука нащупывает опору на пыльной планке над панелью.
Ледяной ветер набрасывается на его причесанные волосы, черные пряди падают на глаза.
Серый автомобиль протарахтел сквозь высокие створки ворот и исчез.
Ингмар кутается в пальто, засовывает руки в карманы и спешит изо всех сил, чтобы холод не успел пробраться внутрь.
Надувшийся полиэтиленовый пакет катится по дороге.
Сощурившись, Ингмар медленно движется вперед.
Нечто огромное, словно свинцовый парус, высится между автомобилями на неосвещенном парковочном месте.
Он останавливается, делает шаг вперед, смахивая челку со лба.
Это громадная грифельная доска. Метра три высотой, подпертая балками. Сбоку тянется след от растаявшего снега.
Ингмар подходит, берет с полки мелок, рисует кривую лошадку и сверху надписывает: «Макс»[1].
Подув на руки, он пририсовывает возле лошадиной морды облачко: «Осенью будем снимать?»
— Будем, — отвечает Ингмар и кладет мелок обратно на полку. — Сценарий почти готов.
