ГЛАВА 1
Крысиная нора, которую мне сдали под бюро, находилась на шестом этаже обветшалого дома, в тупике, выходившем на Сан-Луи-бич. Кошачьи концерты, шум уличного движения, вопли ребятишек, переругивание в меблированных номерах напротив — они сдавались внаем по дешевке разным сомнительным личностям — врывались в открытое окно общим гамом. Это место было столь же предназначено для жилья и умственных занятий, как умишко проститутки из низкопробного кабака к абстрактным размышлениям. Именно поэтому я проделывал почти всю умственную работу ночью, хотя, в настоящее время, уже пять дней оставался в бюро один, напрягая клетки мозга в поисках способов выбраться из лужи, в которую сел всерьез. Но выхода не было, и я сознавал это. Не было ни единого шанса выбраться из того затруднительного положения, в котором я в настоящий момент находился. И все же я потратил пять дней, прежде чем решиться окончательно осознать это. Я пришел к этому выводу ровно в 23.10 теплой июльской ночью, и это случилось ровно через 18 месяцев после того, как я обосновался в Сан-Луи-бич. Теперь это решение, раз уж я его принял, необходимо было спрыснуть. Увы! Не надо было рассматривать бутылку на свет, чтобы убедиться — она пуста так же, как и карманы моих брюк. И в этот момент послышались шаги на лестнице.
Все другие конторы и бюро на моем этаже были закрыты на ночь. Они заканчивали работу в 18.00 и оставались закрытыми до девяти утра следующего дня. Я и мыши были единственными обитателями этого дома, и мыши бросились к норкам, едва раздался посторонний шум.
Единственными посетителями, побывавшими у меня за прошлый месяц, были полицейские. Казалось невероятным, чтобы старший инспектор Роджерс вздумал посетить меня в этот час. Хотя, кто знает, от него можно было ждать чего угодно. Он любит меня примерно так же, как собака палку, так что ничего удивительного не было в том, что он решил вышвырнуть меня из города именно в это время. Это было так на него похоже.
Шаги приближались. Человек явно не спешил, и судя по всему, это был толстяк, уверенный в себе. Вынув из кармана пиджака окурок, я щелкнул зажигалкой, затянулся и манерно отставил руку. Это был мой последний окурок, и я берег его для исключительных случаев вроде этого. В коридоре горела тусклая лампочка, и свет ее отражался на матовом стекле двери моего бюро. Лампа, горевшая на столе, бросала круг света на его поверхность, но дальше все тонуло во мраке. Массивная тень отпечаталась на стекле, и шаги замерли возле моей комнаты. Тень была огромной: плечи шире двери, на тыквообразной голове шляпа эпохи плаща и кинжала, размером с небольшой аэродром. По стеклу поскребли ногтем, затем ручка повернулась. Дверь отворилась, и я направил в ту сторону свет лампы, чтобы рассмотреть посетителя. Человек, возникший в дверях, был огромен, как двухтонный грузовик. У него было круглое, как мяч, лицо, а кожа упругая и розовая. Под носом, наподобие щупалец осьминога, извивались усики. Маленькие черные глазки рассматривали меня из-под жирных складок. У него была характерная для толстяков одышка. Верх его широкополой шляпы касался дверного проема, и ему пришлось наклониться, чтобы войти в бюро. Его длинное, черное, пошитое у прекрасного портного пальто было отделано каракулевым воротником, а на ногах красовались безукоризненные туфли из крокодиловой кожи с подошвами не менее четырех сантиметров толщиной.
— Мистер Джексон? — у него был резкий, но невероятно тонкий голос, который вовсе не ожидаешь услышать от такой туши.
Я поднял голову и утвердительно кивнул.
— Мистер Флойд Джексон? — еще раз спросил он.
Я вновь кивнул.
— Ага! — восклицание донеслось до меня сквозь одышку. Он сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь. — Вот моя визитка, мистер Джексон. — На поверхность стола упал кусочек бумаги. Он, я и стол заняли весь объем помещения, и воздуха осталось только едва-едва на то, чтобы не задохнуться. Не двигаясь, я посмотрел на карточку. На ней не было ничего, кроме имени и фамилии. Ни адреса, ни чего-либо другого, что могло указать на личность посетителя. Только два слова «Герман Корнелиус».
Пока я рассматривал карточку, он подтащил к столу кресло. Это было старинное кресло, сработанное на века, но оно жалобно заскрипело, когда этот тип разместил в нем свою массу. Сидя, он казался немного меньше. Поставив между ног трость, он водрузил на нее свои огромные руки. Бриллиант, чуть меньше грецкого ореха, искрился на его мизинце, притягивая взгляд. Может быть, Герман Корнелиус и был проходимцем, но деньги у него определенно водились. Мой нос был достаточно чуток, когда дело касалось денег.
— Я навел о вас справки, мистер Джексон, — сказал он, и его маленькие глазки тщательно ощупали мое лицо. — Вы — весьма странный субъект.
Старший инспектор Редферн во время последнего визита высказался примерно в том же духе, но тон его голоса был намного более грубым.
Я никак не отреагировал на это замечание, а только гадал, что же, собственно, он еще скажет.
— Мне сказали, что вы пройдоха и хитрец, — продолжал он. — Весьма большой хитрец, но действуете расчетливо. Вы умны и не слишком щепетильны в выборе средств. Достаточно храбрый и жестокий… — Он посмотрел на меня поверх бриллианта и усмехнулся.
Наперекор здравому смыслу на меня пахнуло холодом, и ночь обступила молчанием и пустотой. Я подумал о кобре, жирной и опасной, свернувшейся под кустом в ожидании жертвы.
— Мне известно, что вы в городе вот уже восемнадцать месяцев, — передохнув, продолжал он. — До этого работали детективом в центральном страховом агентстве в Нью-Йорке. Детектив, работающий там, имеет все возможности заняться шантажом. Возможно, именно поэтому вас попросили подать в отставку. Прямых обвинений не было, просто начальство решило, что вы живете очень широко, несоразмерно с вашим скромным жалованьем. Это навело на размышления. В страховом бизнесе очень осторожные люди. — Гиппопотам замолчал, и его маленькие глазки еще раз изучили мое лицо, но это ему ничего не дало. — Вы подали в отставку, — снова продолжил он, — и немного позднее устроились детективом в компанию по охране отелей. Еще через некоторое время управляющий одного из отелей подал на вас жалобу: вы прикарманили взносы отеля. Доказательств опять же не было: ваше слово против его, так что оснований для возбуждения дела не было, но вас все же попросили уволиться. Потом вы жили на средства женщины, с которой были в весьма близких отношениях, но это вскоре закончилось, так как она узнала, что деньги, получаемые от нее, вы тратили на других женщин.
Несколько месяцев спустя вы решили попробовать себя в амплуа частного детектива и открыли собственное дело. В прокуратуре вам удалось получить лицензию, правда по фальшивому свидетельству о безупречной жизни. Затем перебрались сюда. Вас привлекло то, что здесь отличный климат и к тому же практически нет конкурентов. Вы специализировались по бракоразводным процессам, и одно время даже преуспевали. Но и здесь были удобные моменты для шантажа, и, насколько я понимаю, вы не пренебрегли случаем. Была подана официальная жалоба, и состоялось расследование. Но вы, мистер Джексон, были настолько изворотливым, что избежали серьезных последствий. Но все же вы попали в поле зрения полиции. Она очень осложнила вам жизнь, аннулировав патент, и в конце концов довела вас до безработицы. По крайней мере так они думают. Вы еще пытаетесь работать частным детективом, но уже не имеете возможности дать объявления в газетах, ни даже повесить табличку с вашим именем на двери. Полиция не спускает с вас глаз и, узнай они, что вы все же занимаетесь своим делом, могла бы вас арестовать.
