В жизни лучше привыкать к неудачам. Это избавляет от лишних печалей.
Исходная позиция
Почему надо экономить
В те славные времена, когда экономика еще переживала эпоху бурного развития, я сидел в роскошной конторе, раздавал визитки одного из лучших медиаконцернов страны и благодаря нашему трудовому праву готовился узаконить свои отношения с рабочим местом по истечении испытательного срока. Дома, в книжном шкафу, в аккуратной папочке хранился трудовой договор, предполагавший регулярное повышение моего оклада. Согласно договору, ежегодная надбавка составляла около 1000 марок. Так что я собирался медленно, но верно богатеть. Заботы о будущем, которые меня в то время не беспокоили, взял на себя мой работодатель. Почти равные заработку суммы уходили на разные виды страхования: пенсионное, на случай болезни, страховку по безработице и страховку жилья.
Получилось же все иначе, и виной тому стал стоп-кран. Работодатель сорвал его, когда в Нью-Йорке Усама Бен-Ладен кардинально изменил ход истории и руководство медиаконцерна пришло к выводу, что огромные инвестиции в новый human capital — следствие наивного убеждения, что золотой век конца девяностых будет Длиться вечно. Резкое торможение выбросило за борт всех, кого набрали за последние два года.
Когда нас принимали на работу, газету настолько распирало от всяческих объявлений, что по выходным почтальон не мог засунуть ее в прорезь почтового ящика. Читатели, которых не интересовал рынок труда, брали в руки субботний выпуск и сразу же выкидывали раздел объявлений. За год на этот раздел наверняка уходил небольшой смешанный лес, для транспортировки которого сжигали энергию, накапливавшуюся миллионами лет. Издательства, разумеется, полагали, что так будет продолжаться и дальше. Люди боялись упустить благоприятный момент. Все, от руководства концерна до пенсионеров, грабивших собственные сберкнижки и отправлявшихся на биржу, боялись оказаться в стороне от экономического подъема. Компании делали массовые инвестиции, а граждане — скупали все подряд, в том числе и «народные акции».
В результате наступило тяжкое похмелье, и неудивительно, что сначала его почувствовали работники средств массовой информации. А первое, на чем там экономят, когда уменьшается приток денег, — это объявления. Сокращение отводимой на них статьи бюджета позволяет сэкономить миллионы. При этом не возникает социального напряжения, не требуется административно-технических затрат и, главное, результат достигается в мгновение ока. Мы работали в прогрессивном приложении к консервативной газете и, конечно, стали первыми жертвами резни бензопилой на рынке хорошо оплачиваемого труда.
Лично мне пришлось довольно тяжко, потому что прокормить небольшую семью можно, только если есть постоянный заработок. И все же я старался войти в положение компании: ведь никто не мог заранее поручиться, что фирма сможет содержать целый штат новых сотрудников. Я принял свое увольнение с юмором висельника, решив, что это один из тех случаев, когда важно не ударить в грязь лицом. В оставшиеся рабочие дни я приходил на работу в подчеркнуто прекрасном настроении и старался вести себя так, чтобы ни у кого не возникло ощущения, будто я ропщу на судьбу. Теперь я, как и некоторые старые сотрудники, каждый день являлся в галстуке. Придя в редакцию последний раз — стоял необычайно солнечный осенний день, — я устранил на рабочем месте следы своего недолгого пребывания, передал комнатные растения в ведение главной секретарши и обошел всех коллег, прощаясь и давая понять, что оставил свой кабинет «стерильно чистым».
Большинство уволенных считали, что с нами «скверно обошлись»: сперва нас цапнули, как лакомый кусочек, а потом выплюнули, когда надобность в нас отпала. И все же, хотя это увольнение стало для меня первым и остается по сей день единственным, так что сравнивать его пока не с чем, мне не кажется, будто с нами поступили чересчур скверно. «Скверные» увольнения выглядят совсем иначе. В странах с либеральными порядками, например в Великобритании, нет никаких правил по оповещению служащих о грядущем сокращении. Поэтому одна лондонская страховая компания просто-напросто разослала CMC-сообщения. А другая фирма придумала способ еще похлеще. Включив пожарную сигнализацию, руководство заставило всех выйти на улицу. Обратно вошли лишь те, у кого сработали магнитные карты. Наконец, Американский инвестиционный банк и вовсе устроил в своем лондонском отделении лотерею: увольняли тех, кто вытягивал «ноль».
Разумеется, не бывает приятных увольнений, но если бывают деликатные, то мое, несомненно, относится к таковым. Меня усадили в мягкое кожаное кресло, начальник заверил, что с моим уходом компания понесет большой урон, а сослуживцы, которых не коснулось сокращение, нянчились со мной так, словно я был неизлечимо болен. Причем не только коллеги относились ко мне с участием. На летнем празднике у президента — одном из последних мероприятий, о которых я писал для нашей газеты и на котором мне удалось хорошенько угоститься, — мне выразил свои соболезнования даже глава магистрата, прежде не удостаивавший меня вниманием.
Берлинцы, строившие планы на будущее, понимали, что вскоре последуют новые сокращения. На окнах стеклянных дворцов, спроектированных модными архитекторами девяностых и выстроенных словно по мановению волшебной палочки, красовались вывески: «Сдается под офис». Нередко буквами помельче приписывали: «На выгодных условиях». Потом выяснилось, в чем заключались эти условия. Некоторым владельцам до того не терпелось снова задействовать пустовавшие помещения, что они бесплатно сдавали их прогоревшим компаниям. Фридрихштрассе, которую собирались сделать чем-то вроде Бонд-стрит или Фобур Сент-Оноре с роскошными отелями, ювелирными магазинами, мужскими парикмахерскими и дорогими магазинами одежды, пустовала в то самое время, когда пешеходные кварталы Ульма и Фил-линген-Швеннингена кишели чокнутыми потребителями. Продавщицы в пустующих магазинах «Шанель», «Гермес» или «Луи Вюиттон» тосковали без покупателей. Люди, заходившие туда (какие-нибудь заблудившиеся русские), по их удивленным лицам догадывались о глубине экономического кризиса. Тех сумм, которые прежде позволяли концернам вроде «Фольксвагена» или «Немецкого банка» отхватывать филейные кусочки на бульваре Унтер-ден-Линден, теперь хватило бы на то, чтобы скупить полгорода.
Стали видны недостатки нашей социальной системы, так как серьезные проблемы с трудоустройством испытывали молодые, здоровые, образованные люди. Большую часть прежнего оклада мне теперь выплачивало государство, и после определенного срока я имел право рассчитывать на регулярное пособие, размер которого определялся размером все того же оклада. Таким образом, можно было вообразить себя директором собственной фирмы и ежемесячно получать годовой заработок индийского пилота.
Особенно занимательным мне показалось то, что произошло с моей знакомой. Уволили нас почти одновременно. Она работала редактором на телевидении и, несмотря на то что ее отец был председателем правления смешанного концерна, всерьез говорила о получении так называемых «переходных денег». На подаренной папочкой «пятерке» БМВ она отправилась в Грюнвальд, в эти трущобы богатых близ Мюнхена, чтобы пожаловаться на злую судьбу под сенью пригородного дворца родителей. «Переходные деньги» она получала без всякого зазрения совести, так как, по ее собственным словам, имела на них право. А кто же станет пренебрегать правами?
