«…Сначала, то есть совсем давно, человечество-ребенок училось складывать буквы в слова (грамота), потом, став постарше, записывать под диктант жизни (хроники), затем уже человечество-подросток писало изложение „по мотивам“ происходящего или сочинение „на тему“ (трактаты), затем человечество-юноша мечтало о том, как будет или как могло бы быть — соответственно рождались утопии, антиутопии, поэмы, фантастические романы или же наш юноша удрученно анализировал происходящее — смотрите классиков, если не верите…»
Нынче человечество вступило в пору зрелости. Эта пора характерна тотальным присутствием в реальности и умением создавать ее самому. Отличный пример такого творчества — Игорь Резун со своей эпопеей про «царевен». Синтезировав опыт прошлого и волшебные технологии будущего — он создал мир настоящего — НАШУ ЖИЗНЬ. Но создал ее на бумаге, придав простому текстильному (от слова текст и стиль) изделию ака книга многомерность и разноплановость. Можно сказать, что Резун не просто остановил, но препарировал мгновение… И из последнего теперь брызжет кровь, оно агонизирует у нас на глазах, но, тем не менее, остается прекрасным.
…Ибо что может быть прекраснее побежденного мгновения?..»
Редактор журнала «брутальный гламур» Федерик Бездонный, статья о литературе современности «Точка сборки, запятая — вышла рожица кривая».
Для того чтобы понять этот роман, вскрывать его следует поэтапно — слой за слоем. Поехали? Вскрытие покажет.
Акт первый, сцена первая.
Декорации, актеры-статисты, музыкальное сопровождение
Страница переворачивается и занавес падает.
Не надо щуриться, глаза скоро привыкнут к свету. И к темноте.
Многообразие мира под медленную музыку наплывает на вас и вот — начинают проступать очертания…
Франция. Париж. Сорбонна. Эстеты с подкрученными гомосексуальными усиками, голубовато-розоватый флер, поверхностно-глубокие разговоры про искусственное искусство. Искушения.
Мелодия чувственная, гиперутонченная и извращенная. Скрипка хохочет, тромбон выводит трели, флейта хрипло ругается…
Смена декораций. Табор спускается с неба. Цыганки в пестрых, струящихся одеяниях Мирикла и Патрина находят приют, чтобы вскоре потерять его, — его и тех, кто им помог. Рок распластал над ними зловещую ладонь, а преследователи отстают ровно на шаг — и через этот шаг долетает до беглянок запах гари и стоны изувеченной человеческой плоти.
Душераздирающе-простая мелодия пастушьей дудочки несется над холмами и городами, а на нее накладывается хрустальный, грустный напев девичьим голосом, голосом урожденной царевны…
И снова все изменилось. Знакомые индустриальные пейзажи: дворы и помойки, разнорабочие кавказской ориентации, замыслившие кровную месть из-за украденных роз, и босоногая Людочка-верблюдочка, царевна, которая ждет своего царевича на белом коне, а находит… Но не будем забегать вперед, лучше вслушайтесь…
Окрест нарастает барабанная дробь, о которую разбиваются смешливые частушки о Симороне, исполненные в режиме «моно». «Сама симорончик я садила, сама как ягодка цвела»… тук-тук, где ты, друг?
На этот раз мы видим исцарапанные стены «Лаборатории по практическому применению Симорона», которые опекают безбашенных ребят: храбрую Лис, простодушную Тятю-тятю, долговязого Ивана и других… Но их лидер Медный еще не знает, какую тайну скрывает его дружная группа бизнес-симоронавтов, какой силы и мощности батальон бойцов дурачится вместе с ним — бойцов гладких и быстрых как лемуры. И что имена им Белая Смерть, Духовный Снайпер, Эзотерическая Антенна… и Предатель.
Романтическая баллада наполняет энергией все вокруг и сквозь нее слышен ЗОВ… Иди на него.
Магазин практического волшебства. Хрупкая Майя, похожая на японку, и спокойный как танк Алексей снабжают горожан инструментами волшебного воздействия на жизнь. В уютной квартире тихо живут исстрадавшаяся замерзшая царевна Юлька и полноватый добряк Андрей. И не замечают ни те, ни другие, как внимательно смотрит на них нечто нечеловечески страшное…
Рэперский речетатив ложится на все убыстряющийся ритм восточной мелодии — чечетка холода выбивает дробь босыми ногами на раскаленной крыше. Гром.
А еще готическая девочка Санечка, дед Клава, сладкоречивый Махаб-аль-Таир… Многоголосье героев, сюжетных линий. Последние тоже как люди, сходятся и расходятся, случайно или надрывно, комично или трагично — переплетаются судьбы, сочетаются знаки — странные мысли навевают бесстрастные факты. В низу живота горит татуировка, и притягивает все живое образ равностороннего квадрата, вписанного под четкий излом равнобедренного треугольника, геометрически безупречная фигура — Улльра Старца…
Акт второй. Сцена вторая.
Те же и стихии
● Вот ведь чо творят, чо творят-то! Средь бела дня… воруют, памашь, частное трудовое достояние. Надо бы звякнуть кому следует.
● Перестаньте — брезгливо оборвала его женщина, — Это моя квартира. Люди работают. Щели заделывают. Энергетические.
● Щели? — поразился старичок — Куды щели?
● В параллельный мир! — брякнула Агния Андреевна то, что сама слышала от Алексея.
«ТАК!» — говорят в Симороне, чтобы утвердить желаемое и включить ВКМ.[1]Но что делать, когда все не ТАК?
Взрыв под тоннелем метро и мутный поток воды заливают оперативный зал спецуправления «Й» и новониколаевскую тюрьму — неизвестные силы воплощаются в героев, и те двигаются, чувствуют, живут в соответствии со стратегией, которая им неизвестна. В соответствии со стратегией, которая известна не им.
В книге Игоря Резуна «Укок. Битва трех царевен» люди — всего лишь послушные игрушки стихий, и есть закон: выживает сильнейший — спасают его, а не социально защищаемых калек. На передний план выходят крепкие, сильные, молодые. На сцене — природа, а не мораль и человечность.[2]
Но мимолетные экскурсы в прошлое заставляют видеть пространство в разрезе времени — восприятие получается многомерным, глубоким, насыщенным невидимым глазу контекстом и неслышной уху музыкой, а это важнее и несравненно увлекательней, чем пресный гуманистический подход. Ведь мы начинаем видеть и понимать взаимосвязь эпох, суть которых тоже — стихия. Стихия времени.