Книга Азарт. Книга вторая. Игрок поневоле - Терентий Гравин

Контуженный упавшим стволом, побитый женским телом и оглушённый бурей эмоций, я на какое-то время выпал из действительности. Естественно, что и воин из меня в тот момент оказался никакой. Я даже про Щит свой именной и легендарный забыл и понятия не имел, где он. То есть меня, в те минуты полной дезориентации, могли утыкать издалека стрелами, словно ёжика иголками, или отправить к праотцам парочкой арбалетных болтов, а я бы и не заметил. И можно считать огромным везением, что у преследователей из оружия имелись только копья, мечи и ножи.

Правда копьём и ножом можно бросить далеко и эффективно, но в эпицентре событий все военные действия стал вести Александр Пятница. Отступая от реки и будучи уверенным, что её никто не перепрыгнет, парень не стал деликатничать, когда с того берега некий туземец вдруг пожелал показать свою удаль и не стал жалеть собственное копьё. В кого он собирался метнуть своё оружие, осталось загадкой истории. Ибо получил болт в правое плечо и если не отбегался, то уж точно на долгое время «откидался». И в стане нашего гипотетического противника появился первый тяжелораненый вояка.

Пятница наловчился свой арбалет заряжать секунд за двадцать, поэтому, когда к берегу Багрянки подбежали иные туземцы, дальнобойное оружие уже опять было готово к стрельбе. Да и сам стрелок отошёл подальше. А с пятидесяти метров дать себя ткнуть копьём или ножом — вообще следует быть крайне неповоротливым.

Моя бредущая и спотыкающаяся тушка ползла сугубо параллельно берегу и взбиралась постепенно на холм со стояночным биваком. Ди́мон Чайре́вик спасённую нами даму уже давно ублажал возле костра разговорами и плевать хотел на разворачивающиеся внизу действия.

Так что в итоге сложные переговоры пришлось начинать и вести Александру. Для своих шестнадцати лет — он справился великолепно. Сказался опыт пребывания в данных мирах, ну и возросшая в последнее время уверенность в себе. Его басок звучал более чем уверенно, если не сказать грозно:

— А ну стоять! Кто ещё дёрнется что-то метать, выбью глаз вместе с мозгами!

Около полутора десятков невесть кого резко тормознуло, не желая остаться без глаза и не сомневаясь в меткости арбалетчика. Несколько человек склонилось над раненым, оказывая ему помощь. Через минуту проявился некий старший среди них по званию, который вышел почти на самый берег лавового потока и тоже стал давить глоткой:

— Кто вы такие? И почему оказываете содействие этой мерзкой, вонючей преступнице, приговорённой к казни?

— А кто она такая? И в чём состоит совершённое ею преступление? — не собирался уступать Пятница.

— Вы тоже становитесь преступниками и подлежите преследованию за её укрытие! — вопил с угрозой представитель противной стороны. — И кара неминуемо падёт на ваши головы!

— Ты бы меньше болтал всякие гадости, дядя! — Арбалет недвусмысленно отыскивал новую жертву для своего выстрела. — А отвечал на мои вопросы! Если мы по доброте своей душевной нечаянно помогли преступнице, то сейчас же её обратно к вам и перебросим. Только ты объяснись толком.

— Эта подлая сияда обманом втёрлась в окружение великого правителя Новой Византии. Затем ограбила его казну, а потом и убила благоверную супругу правителя. Также на её совести кровавое убийство главного казначея и десятка охранников, часть из которых она предательски отравила. Данную сияду будут разыскивать и преследовать за совершённые преступления, где бы она ни укрывалась и как бы ни пряталась.

Перечень грехов оказался достаточным для нескольких смертных казней. И я, к тому моменту слегка оживший, вернувший себе слух, даже прекратил движение. Замер на склоне холма и принялся протирать глаза, испачканные пылью, смешанной со слезами. Сам принять участие в занимательной беседе я не мог, зато слушал её с возрастающим вниманием.

— А что обозначает слово сияда? — решил пока уточнить переговорщик нашей стороны. И мне показалось, что ответ последовал после некоторой заминки:

— Это титул тех, кто получил высшее предназначение и обязан ублажать самого правителя, находясь в его свите!

— Ага, обязан, значит? — верно выделил нужное слово мало́й. — То есть её силой и без её согласия собирались отдать в гарем, для постельных утех вашего правителя?

— Данный титул — высшая привилегия и невероятная честь! Чтобы получить её — никого заставлять не надо. А эта сияда не оправдала выраженного ей высочайшего доверия, оказалась преступницей и предательницей!

— Может, и так! Но какие у тебя есть доказательства твоих слов?

— Чего?! Какие ещё могут быть доказательства в отряде для дальней облавы?

— Да самые элементарные, Ватсон! — пустился в снисходительные объяснения мой молодой земляк. — К примеру, пергамент того же правителя с его печатью и подписью, в котором он предписывает всем подданным выискивать обозначенную сияду. Или поисковое предписание с портретом обвиняемой, которое обязаны выдавать каждому десятнику. Может сгодиться и постановление судебного пристава или ордер прокурора на арест. Есть у тебя хоть что-то из перечисленных мною документов?

— Ах, ты, мерзкий молокосос! — разъярился переговорщик, без сомнений притворно. — Как ты смеешь сомневаться в моих словах?!

Сандер-Саша демонстративно оглянулся по сторонам и с угрозой спросил:

— А кого это ты только что обозвал?

Тип угрозе не внял:

— Тебя! Тебя, презренный ублюдок!

Кажется, он в своей ненависти и злости уже не притворялся. Но в любом случае поступил глупо и недальновидно. Отряд, хоть и немаленький по всем понятиям, но всё-таки находился в пустыне налегке, без запасов пищи и сколько-нибудь достаточных запасов воды. На наш берег через речку из жидкой лавы они перебраться не смогут при всём желании, им придётся спешно возвращаться к своему лагерю, к неким иным силам поддержки или хотя бы к ближайшему источнику с питьевой водой. И не следовало забывать, что надо возвращаться в иной мир, который простирался за Багрянкой. А там ведь само небо ниспускало на песок знойный жар, убивающий неосторожных путников страшнее солнца. А у преследователей уже и так был на руках один раненый.

Был. Один. Потому что оскорбления в свой адрес Пятница прощать не собирался:

— В наказание за несдержанность и сквернословие лишаю тебя голени правой ноги! — озвучил свой приговор и выстрелил. Куда метил, туда и попал, демонстрируя как свою меткость, так и весомость каждого сказанного собой слова.

Воин на той стороне рухнул на песок, обагряя его кровью и разразившись проклятиями общего характера. Несмотря на дикую боль в пробитой голени и общее своё незавидное положение, ругать конкретно представителя нашей стороны он не осмелился.