– Нет! Даже не проси. Я не могу на такое пойти! Неужели ты не понимаешь, это очень опасно!
– Это наш последний шанс. Взгляни правде в глаза. Другого выхода нет. Но если не хочешь брать ответственность на себя, то это сделаю я. Иди. Я приказываю тебе немедленно начать ритуал.
Несколько мгновений они стояли, пронзая друг друга взглядами. Уступать не хотел ни один. Каждый был уверен в своей правоте.
И в доводах другого.
Потом один сдался. Скорбно кривя губы, опустил глаза, поклонился и стремительно вышел.
Оставшийся тяжело опустился в кресло и, с болью глянув на резную дверь, которая навсегда захлопнулась за их дружбой, отер со лба пот.
Победа далась ему нелегко. Хотя… и победой это называть было слишком рано.
Глава 1
Сердито стегнув лошадь, попытавшуюся поближе пообщаться с крутобоким стожком, Астра привстала на стременах и вгляделась в освещенную закатным солнцем даль. Да где же эта проклятая деревня? Судя по участившимся стожкам и тропинкам, должна бы уже показаться. Желая устроиться на ночлег до заката, путница решительно проехала в обед мимо придорожной корчмы, сжевав на ходу лишь пресную лепешку и запив квасом из фляжки. И только у переправы спрыгнула с лошади на несколько минут, сходить в кустики, пока животное жадно глотало воду. И все же не уложилась в собственный план.
«Ты не умеешь правильно оценивать полученные данные и делать на их основании верные выводы. А следовательно, разрабатывать точные планы. Я очень разочарован. Не следовало мне брать в ученицы девицу. Вы все безалаберные и легкомысленные существа. Никогда тебе не достичь того, чего легко добился бы парень с таким же потенциалом».
Оскорбительные слова, сказанные ледяным тоном, как наяву прозвучали в голове Астры, и она, яростно сжав губы, еще раз огрела кнутом ни в чем не повинную лошадку. Та от возмущения фыркнула, поддала задом и перешла в галоп. На развилке испуганно шарахнулась от летевшей по дороге кареты и едва не сбила мирно бредущую по обочине женщину в крестьянском платье.
Карета была без гербов и украшений, зато с охраной и лакеями. А пара холеных лошадей, легко несшая её по проселочной дороге, стоила целого табуна таких животин, как у Астры. И наверняка у уносимой этими конями путницы не было особой причины так торопиться в Лизяки.
– И чего ей-то дома не сидится, – хмуро хмыкнула Астра, придерживая лошадь, чтобы не глотать пыль за каретой.
– Молодая, красивая, – укоризненно покачала головой едва успевшая отпрыгнуть в сторону Дисси, провожая взглядом удалявшуюся всадницу. – Мне бы её годы! В жисть бы сюда не пошла…
Деревня гудела, как в праздничный день. Так ведь для крестьян такой наплыв гостей и был праздником. Столько в этот день продадут заготовленных зимой носков и валенок, что ни одна осенняя ярмарка тягаться не может. А уж копченых кур, окороков, горшочков с маслом и медом, корзинок с яйцами и лепешками… да разве перечислишь! И за постой можно просить, не оглядываясь на совесть. Неважно, что сами в эти ночи прикорнут на сеновале или вообще спать почти не будут. Кому-то же нужно разделывать мясо и птицу, печь хлеба и пирожки, варить густые борщи и каши? А также стирать, мыть, чинить, укладывать…
Всем известно: каждый раз, как обоз уйдет, деревня три дня отсыпается. Только и встают коров подоить да прочую скотину управить. Но это будет потом, сейчас же каждый стремился урвать свою выгоду. Хоть на чем. Даже ребятишки, бросавшиеся под ноги лошадям с предложением помыть-напоить, за день зарабатывали как мужики на покосе.
И к карете, лихо остановившейся у дома старосты, мальчишки бросились наперегонки. Только зря они старались ручки дергать, двери не открылись, пока не подскочили лакеи. Вскоре тот, что потоньше, разгонял кнутом ребятню, а крепыш распахнул дверцы и вместе с подушкой вытащил путницу из обитого бархатом нутра. Так на руках и снес в гостеприимно распахнутые сенцы, а оттуда – в избу. И больше ничего зевакам разглядеть не удалось, кроме серого дорожного плаща с капюшоном и густую вуаль.
Когда Дисси подошла к деревне, там уже светились в окнах домов теплые огоньки ламп и свечей, пахло дымом и коровьим навозом. Даже не надеясь найти ночлег в добротных домах и корчме, женщина, приглядевшись, выбрала кривенькую землянуху и стукнула в дверь.
– Открыто, – сказал за дверью усталый голос, и Дисси шагнула по ступенькам, ведущим вниз, в крохотную душноватую комнатушку, освещенную чадящей лампадкой.
– Переночевать пустите?
– Малец у нас болен. Лисянка, – безнадежно сказала женщина, кормившая грудью малыша.
Мужчина, сидящий за столом над миской с варевом, даже не поднял глаз.
– Простите, – сочувственно склонила голову Дисси, лисянка это не шутки, к утру Белая богиня уведет мальчонку с собой.
Повернулась было к выходу, да остановило знакомое чувство неправильности, несоответствия между сказанным ей пациентами и тем, что она видела и ощущала сама.
– А можно глянуть?
– Пошто? – мрачно глянул из-под нестриженых лохмов хозяин.
– Травница я. Знахарка. Может… чего и скажу.
– Был уже один. Серебрушку взял, а толку-то… Иди с богами.
– Жеф, – умоляюще смотрела на него жена, – пусть глянет?
– Денег все равно нет.
– Да я и не прошу. И ничего другого мне не нужно. Просто гляну.
– Смотри. Раз такая настырная, – с досадой махнул мозолистой ладонью мужик, и Дисси, оставив у порога узелок, метнулась за печь, в отгороженный занавесью закуток.
Мальчишка лежал на топчане, закинув голову и приоткрыв спекшиеся губки. Толстая, как полено, замотанная тряпками ножка лежала поверх укрывавшей ребенка дерюги. Не прикасаясь руками, гостья повела чутким носом над тряпьем и облегченно вздохнула.
– Давайте сюда свет и мой узелок, – совсем другим голосом, уверенным и звонким, приказала стоявшей сзади женщине. – Да пусть хозяин дитя подержит, поможешь мне.
Та словно воспряла, ринулась к мужу, сунула ему в руки захныкавший сверток, захватила одной рукой со стола лампадку, другой узелок. Подняв лампадку, с надеждой и болью глядела, как гостья, размотав тряпье, смело прикасается чуткими пальцами к пожелтевшей, вздувшейся коже. За что болотную лихорадку и называли лисянкой.
– Поставь свет на приступку да разверни мой узелок. Так. Дай вон тот кошель. Остальное можешь убрать. Держи его за ногу, да не бойся, тут лисянка и мимо не пробегала. От лисянки запах, как от клопа малинного давленого. А здесь ничем не пахнет.
Приговаривая так, раскрыла кошель, достала завёрнутый в чистый лоскут нож и флакон с чем-то темным. Мазнула ветошкой по ноге пациента, там, где желтизна светлела и, подставив лоханку, полоснула над ней по распухшей коже неожиданно острым ножом. Ребенок чуть застонал, мать схватилась за горло.
