Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
1
Ира Наумлинская была такой тихой и незаметной девушкой, что порой учителя (что уж об учениках говорить!) забывали, что в классе есть такая ученица. Спасал лишь классный журнал. И когда на перемене, перед уроком химии, Ира подошла к Снегиревой, та очень удивилась, но вида, конечно, не подала.
– Галь, у меня к тебе дело… Вернее, просьба, – тщетно борясь со смущением, пролепетала Наумлинская. Она нервно накручивала на указательный палец прядь темных, почти черных волос, выбившихся из ее обычно тщательно уложенной прически. Впрочем, прическа была незамысловатой – обычный хвостик, правда, очень толстый. Волосы Ирины отличались густотой и имели необыкновенный синевато-серебристый оттенок.
– Дело? Ко мне? – даже не пыталась скрыть удивления Снегирева.
– Ну да… Ты же пишешь стихи?
– Пишу.
– А ты могла бы мне помочь в одном деле? – Ира заметно волновалась. Ее щеки залила пунцовая краска, а губы девушка то и дело облизывала, чем вызывала невольное напряжение у своей собеседницы.
– Тебе нужна моя помощь? Но в чем? – попыталась подобраться ближе к делу Галина.
– Да, помощь, – кивнула Наумлинская, потупив взгляд. – Только ты не удивляйся, ладно? – резко вскинула голову она.
– Постараюсь… Но вообще-то…
– Галя, а что ты думаешь о Володе Надыкто? – ошарашила ее вдруг Ирина.
– О Надыкто? Да ничего не думаю… Нормальный вроде бы парень… А что такое? Он тебя обидел?
– Нет, что ты! Совсем наоборот! – испуганно замахала на нее руками Наумлинская. – Вернее… В общем, Володя мне нравится… Очень…
– А я тут при чем? – невольно вырвалось у Снегиревой. Впрочем, она тут же пожалела об этом и, увидев, как изменилась в лице Ирина, поспешила исправить свою невольную бестактность:
– То есть я не то хотела сказать, извини… Чем же я могу тебе помочь? – спросила она, дотрагиваясь до локтя Наумлинской.
– Напиши, пожалуйста, стихотворение… Ему… Но только от моего имени, понимаешь? Как будто бы это я написала…
– Ты хочешь, чтобы я написала Надыкто любовное послание в стихах от твоего имени? – Галя невольно почесала затылок.
– Ну да… – вконец смутилась Ира. Казалось, что, если бы можно было сейчас провалиться сквозь землю, девушка бы этой возможности только обрадовалась. – Может быть, не любовное, но хотя бы дружеское… Володе же нравится Лу… Я это понимаю… Но ведь мы с ним могли бы просто дружить…
Наумлинская так сильно переживала, то и дело вытирая тыльной стороной ладони пот над верхней губой, что Гале даже стало жаль ее. Но просьба одноклассницы была настолько неожиданной, что Снегирева никак не могла сосредоточиться. Она сделала глубокий вздох, резкий выдох и тряхнула волосами.
– Ну хорошо. – Галя серьезно взглянула на Иру. – Если ты хочешь признаться Надыкто в любви…
– Нет… – испуганно перебила ее Наумлинская. – Хотя… Я и сама, если честно, не знаю, чего хочу, – сказала девушка, смущенно опуская голову.
– Может быть, ты сперва определишься в своих желаниях, а потом поговорим о стихах, – мягко, но в то же время назидательно, будто бы была старше Иры по крайней мере лет на десять, предложила Снегирева. – И потом, почему бы тебе не подойти к нему и просто так, без всяких стихов не поговорить? – продолжила она тем же тоном. – Если ты сама не решаешься, можем вместе…
– Что ты! – перебила Ира, выпучив на Галю свои светло-карие чуть раскосые глаза. – Я не смогу… Ни за что не смогу… А ты бы смогла? – неожиданно резко спросила она вдруг.
– Не знаю даже, – пожала плечами Галя. – Ну ладно, если хочешь, я могу попробовать…
– Спасибо тебе огромное! Я так рада, что ты не стала меня отговаривать и осуждать, – запричитала Наумлинская.
– И все-таки, – задумчиво протянула Галина, – мне кажется, что можно было бы написать письмо обычными словами, в прозе. Потому что в стихах, по-моему, слишком пафосно, что ли…
– Нет, Галь… – снова сникла Наумлинская. – Я, конечно, понимаю, что у тебя и без меня дел по горло, но я потому и обратилась с этой просьбой именно к тебе, что хотела сразу, с первой же секунды поразить Володю.
– Ты думаешь, он поразится? – скептически улыбнулась Снегирева. Она всегда считала Иру Наумлинскую слишком, почти болезненно скромной, доверчивой и простоватой девушкой, но не предполагала, что та окажется наивной до такой степени. – Кого в наше время можно удивить стихами?
– Нет, Галь, – покачала головой Наумлинская. – Ты просто не знаешь Володю… Он такой чувствительный и добрый… Я очень давно за ним наблюдаю… Уже целый год.
2
Иру Наумлинскую, невысокую тоненькую, всегда модно одетую девушку, можно было бы назвать даже красивой, если б не выражение уныния, которое буквально не сходило с ее лица – очень необычного, кстати, лица: с тонкими, красиво очерченными бровями, слегка раскосыми, далеко друг от друга посаженными глазами, широкими скулами, маленьким, немного вздернутым носиком, пухлыми ярко-розовыми губками. Оно могло бы, пожалуй, украсить обложку любого модного журнала, если бы… Тут даже трудно было понять, в чем крылась причина, но, только едва взглянув на Ирино лицо, хотелось тут же отвести взгляд в сторону. Наумлинская это чувствовала, просто не могла не чувствовать, и сие обстоятельство уж никак не прибавляло бедной девушке уверенности в собственной привлекательности. А дело было в том, что Ире не нравились (да что там не нравились, она просто ненавидела!)… собственные глаза.
Когда-то давным-давно – тогда Наумлинская училась в третьем классе – один придурок обозвал ее монголкой. Придя домой, девочка целый час провела у зеркала, пытаясь пальцами расширить глаза. Когда с работы вернулась мама, Ира пристала к ней с расспросами: почему, мол, у нее, у мамы, нормальные глаза, у папы тоже, а у Иры такие?
– Какие? – с удивлением посмотрела на маленькую дочь Евгения Павловна.
– Монгольские, – сопя носом, ответила Ира.
– Да никакие они не монгольские! Что ты придумываешь? – улыбнулась мама.
Но Ире было не до смеха. Вырвавшись из маминых объятий, она потребовала, чтобы Евгения Павловна достала семейный альбом. И целый вечер дочь с невероятным для девятилетнего ребенка вниманием изучала фотографии бабушек, дедушек, прабабушек и прадедушек, пытаясь отыскать хоть у кого-то из предков похожие на свои глаза и скулы. Но, увы, все они имели самый обыкновенный европейский разрез глаз.
– Мам, а может, меня в роддоме перепутали? – упавшим голосом спрашивала Ира.
– Перестань глупости говорить! – не выдержала наконец мама. – Да это, если хочешь знать, твоя изюминка! Вот увидишь, все девчонки тебе еще завидовать будут!
Но, к сожалению, пророчества Евгении Павловны так и не сбылись. С этого самого дня жизнерадостность Иры прямо на глазах угасала. И из смешливой, приветливой девочки она с катастрофической быстротой превращалась в подавленного, унылого и неуверенного в себе ребенка. Зеркала Ира ненавидела лютой ненавистью, но удержаться, чтобы лишний раз, проходя мимо, не взглянуть на собственное отражение, не могла. Так она изо дня в день травила себе душу, всматриваясь в столь ненавистные собственные глаза, доставшиеся ей неизвестно от кого. А если ты сама себе не нравишься, сама себя не любишь, то будь ты хоть тысячу раз раскрасавицей, никому и никогда ты понравиться не сможешь, и любви ты ни от кого не дождешься, пока сама себя не полюбишь. И это хоть и грустный, но факт.
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 16
