I. После 11 сентября
1. Фундаментализм и террор[1]
Вопрос. Считаете ли вы события, которые все мы сегодня обычно называем «11 сентября», беспрецедентными — в том смысле, что они радикально изменили наше самосознание?[2]
Ю. X. Позвольте мне сразу сказать о том, что на ваш вопрос я уже отвечал примерно месяца через три после событий 11 сентября. Лучше вернуться к моим впечатлениям, ставшим фоном для оценки. С начала октября я провел в Манхэттене около двух месяцев. И должен признаться, что чувствовал себя в этот раз большим чужаком, чем обычно, в «столице XX века», которой так восхищался на протяжении трех десятилетий. Атмосфера изменилась, и не только из-за патриотизма «United we stand»[3], реющего наподобие знамени и в чем-то противоестественного, не только из-за непривычного стремления к солидарности и, как следствие, чувствительности к любому, пусть и мнимому, «антиамериканизму». Казалось, удивительно открытый менталитет американцев подернулся флёром легкого недоверия — куда-то ушло американское великодушие по отношению к чужим, обаяние готовности к дружескому объятию, иногда сознательно нацеленному на объединение. Вряд ли мы можем безоговорочно судить — мы, которых не было там в эти дни. С критикой нужно быть поосторожней тем, кто, как и я, наслаждался у своих американских друзей беззаботным record[4]. С началом интервенции в Афганистан вдруг стало заметно в политических дискуссиях, что европейцы остались наедине с собой (ну еще израильтяне).
С другой стороны, на месте я ощутил всю тяжесть события. Ужас от этого буквально свалившегося с неба кошмара да и сама атмосфера злодеяния ощущались совершенно иначе, чем дома, как и депрессия, охватившая город. Каждый из друзей и коллег вспоминал о том, что происходило с ним в то утро в 9 часов с минутами. Короче, на месте я мог лучше чувствовать это настроение судьбоносности, если говорить словами вашего вопроса. И среди левых распространилось это сознание поворотного пункта, пережитого всеми. Я не знаю, проявила ли власть что-то подобное паранойе или просто робость перед ответственностью. Но в любом случае повторяющиеся объявления о новых террористических ударах и бессмысленные призывы — «be alert»[5]— только усиливали неприкрытый страх и диффузное состояние тревоги, «готовность» к ней — т. е. именно то, что входило в намерения террористов. В Нью-Йорке люди, казалось, приготовились к самому худшему. И само собой разумеется, что дьявольским проискам Усама бен Ладена слухи приписывали и попытки заражения сибирской язвой (или авиакатастрофу в Квинсе).
На этом фоне вы должны понять мой скептицизм. Насколько важно для долгосрочного прогноза то, что мы, современники, воспринимаем мгновенно? Если террористическая атака 11 сентября (как думают многие) стала переломным событием «мировой истории», то она должна быть сопоставлена с другими событиями всемирного значения. Не с Пёрл-Харбором, но с событиями августа 1914 года. С началом Первой мировой войны закончилось мирное, в известной степени беззаботное (как видно теперь) время. Начался век тотальных войн, тоталитарного угнетения, механизированного варварства и бюрократического массового убийства. Но только в ретроспективе мы сможем узнать, было ли символическое разрушение цитадели капитализма в южном Манхэттене глубокой цезурой, или эта катастрофа всего лишь подтвердила таким бесчеловечно-драматическим способом давно уже осознанную уязвимость нашей сложной цивилизации. И если здесь не идет речь напрямую о Французской революции, — а ведь Кант тотчас назвал ее «знаковым событием истории», которое обнаружило «моральную тенденцию в развитии человеческого рода», — если здесь мы касаемся события менее однозначного, то только реальная история вынесет свой приговор касательно иерархии исторических событий.
Впоследствии, вероятно, можно будет определить важные тенденции, которые привели к событиям 11 сентября. Но мы не знаем, какой из многочисленных сценариев, написанных сегодня, нужен будущему. Умно выстроенная правительством США (правда, дорогая) антитеррористическая коалиция при благоприятных обстоятельствах может стать переходом от классического международного права к космополитическому правовому состоянию. Конференция по Афганистану в Петерсберге, прошедшая под патронажем ООН, верно обозначила направление движения. По крайней мере, это обнадеживающий сигнал. Однако европейские правительства потерпели полную неудачу. Они явно неспособны видеть шире национальных рамок, а это нужно для того, чтобы по крайней мере укрепить свои европейские тылы против сторонников «жесткого курса». Правительство Буша, по-видимому, продолжает эгоцентрическую политику сверхдержавы практически без изменения. Как и раньше, оно выступает против введения института международного уголовного суда и полагается вместо этого на собственный военный трибунал, что противоречит международному праву. Оно отказывается подписывать конвенцию по биологическому оружию. В одностороннем порядке оно вышло из договора по ПРО и после 11 сентября абсурдным образом уверено в правомочности своих планов создать заградительный ракетный щит. Для такой прямолинейной установки современный мир слишком сложен. Даже если Европа еще не набралась духу играть выпавшую ей сегодня цивилизирующую роль, то новая поднимающаяся мировая держава — Китай и теряющая свое влияние Россия не станут безоговорочно смиряться с образцом Pax Americana[6]. И вместо полицейских акций, на которые мы рассчитывали во время войны в Косово, снова идут войны — войны, использующие новейшие технические средства и старые приемы.
