Характеры и семейные судьбы основаны на реальных событиях.
Автор
Просто повезло, что на один квадратный метр площади попало так много хороших людей.
Ольга Акимова
Мужчина, повернувшись на бок и опершись локтем на коврик, с нежной улыбкой смотрел на лежащую рядом с ним женщину. Оранжевое июльское солнце беспощадно слепило глаза, и Аня надвинула шляпу почти на нос. Тем не менее она продолжала наблюдать за привлекшей ее внимание парой. Они выглядели спокойно-счастливыми, эти немолодые люди. Впрочем, и не старики еще, даже с точки зрения двадцатитрехлетней Ани. Им было, наверное, что-то около пятидесяти. У мужчины в короткой красивой бороде виднелись седые волосы, и виски тоже были седые, и у глаз были морщины. А лицо женщины Аня видела плохо, может, ей и меньше… волосы ее блестели на солнце, и седины заметно не было. Каменистый крымский пляж был забит почти до отказа, совсем как в давние советские времена, когда, как рассказывала мама, у каждой непьющей семьи была возможность провести лето в Крыму или на Черноморском побережье Кавказа. В трудные годы перестройки бывшие советские курорты немного опустели, потом народ принялся осваивать Турцию, Грецию и далее, согласно своим финансовым возможностям и положению в обществе. Но и Крым заполнялся прилично, как оказалось. Аня вздохнула. Ее друзья поехали в Испанию, а она, почти рассорившись со всеми, приехала сюда. Вчера она пришла на пляж поздно и поэтому расстелила свой коврик довольно далеко от моря. Сегодня она такой ошибки не допустила и теперь наслаждалась солнцем в первом ряду, в непосредственной близости от моря. Мужчина и женщина, на которых она почему-то обратила внимание, расположились почти рядом. Аня оглянулась: народ все прибывал, хотя пляж был практически заполнен. Она снова перевела взгляд на своих соседей. Женщина улыбалась, не открывая глаз. Аня услышала ее голос:
– Ты что так смотришь?
Вопрос прозвучал ласково, по-домашнему. Анечка невольно улыбнулась, чувствуя некоторое смущение: получалось, что она подслушивала семейный разговор, и в то же время испытывала огромное удовольствие, наблюдая за приятной парой. Мужчина легко и привычно провел ладонью по волосам жены (Аня почему-то не сомневалась, что это его жена) и ответил:
– Я вспоминал «Дачу Стамбула». Тот, первый наш год…
Резкая боль обжигающей волной полоснула по глазам, сильно ударила в висок и застряла где-то внутри, раздирая кость и давя чем-то тупым в затылок. Аня привычно стиснула зубы и закрыла глаза. Пальцы отчаянно сжались в кулаки. Ну как же так? Она ведь специально приехала сюда, чтобы избавиться от нее, от этой жуткой, невыносимой боли, она ведь хорошо помнила, что здесь, в этом захолустном крымском городишке, где нет шикарных отелей и привычных условий, где все просто и некомфортно, боли не было. Как же так? По щекам ее покатились слезы, а память услужливо распахнула ворота в прошлое…
Первый раз боль пришла в пятнадцать лет. Когда умерла бабушка. Анечка, веселая, своевольная и бесшабашная девчонка, от которой стонали учителя и сходили с ума мальчишки, просто обожала и боготворила свою старенькую бабушку. С ней она была ласкова, заботлива и – удивительное дело – послушна. Если бабушка считала нужным – Аня извинялась перед учителями, если бабушке было грустно – Аня откладывала свидания и вечеринки и весь вечер сидела дома, даже не вспоминая, что куда-то собиралась. У них вообще была хорошая, дружная семья. Отец, хоть и возглавлял крупную фирму, занимал высокое положение и занят был, как он выражался, «двадцать пять часов в сутки», все-таки находил время для разговоров с дочерью и женой. Он был в курсе всех Аниных проделок и даже знал по именам Аниных близких подруг. Мама не работала, у нее было больное сердце, кроме того, она «вела дом»: отец приходил домой уставший, и ему требовался отдых. Аню иногда «воспитывали», но всерьез никогда не ругали. Они все дружили между собой. Последний год бабушка сильно болела и слабела, Анечка почти никуда не ходила, стараясь развлечь ее и помочь. А потом бабушки не стало. И тогда первый раз обожгло глаза и ударило в висок. От неожиданности и невыносимой боли Аня тогда закричала и, кажется, потеряла сознание. Врачи сказали: нервный срыв. Родители, тяжело и трудно переживавшие потерю, еще больше испугались за единственную дочь. Аню показывали разным врачам, каждый из которых назначал свои лекарства, она послушно принимала все, только чтобы не спорить и никого не волновать. Летом остались дома: у отца было много работы, а без него мама с Анечкой не захотели никуда ехать. Они старались держаться вместе. Анечка тоже старалась «держаться», выполнять предписания врачей и не расстраивать перепуганных родителей. Но боли продолжались. Они уже не пугали ее так, но слабее не становились. Боль возникала при любом нервном напряжении, будь то страшилки из «Новостей» или показавшиеся обидными слова подруги. Любая потеря вызывала острый приступ, и не важно, была ли это выпавшая заколка или потерявшаяся среди нагромождения на столе тетрадка. Так прошел год. А весной неожиданно пришло письмо из Крыма: дальняя родственница приглашала в гости. Она трогательно просила приехать, «навестить, повидаться, вспомнить Евдокию, заодно отдохнете, у меня квартира большая, и от моря совсем близко». Это был как будто привет от бабушки, потому что родственница была ее троюродной сестрой, и родители неожиданно решили поехать в Крым. Собрались, конечно, не сразу – у Ани еще шел учебный год, да и отец не мог вот так, в один момент, оставить все дела, но в июле они все-таки поехали.
В вагоне работал кондиционер, поэтому ехать было приятно, а жара лишь иногда напоминала о себе на коротких остановках, когда они с отцом выходили купить мороженое. Тут же на станциях продавали «карто-о-ошечку с укропчиком» и «огу-у-урчики малосольные». Все это выглядело и пахло очень аппетитно, и они, смеясь, покупали и картошку, и огурцы и несли все маме. А потом с аппетитом хрустели огурчиками, заедая их подтаявшим уже мороженым.
Последний час дороги тянулся невероятно долго, поезд нехотя полз по высохшей степи, останавливаясь на каких-то переездах. Смотреть на выжженную землю было скучно, и Аня задремала, лежа на верхней полке. Разбудили ее перед самым выходом. Город встретил их горячим дыханием, наполненным ароматами незнакомых цветов и знакомым соленым запахом близкого моря. Жаркий тягучий воздух перебил дыхание, закружил голову и неожиданно поднял настроение. Аня громко рассмеялась, а мама и отец, глядя на дочь, тоже начали смеяться. Они стояли на перроне и хохотали, а прохожие, оглядываясь на них, начали улыбаться.
Бабушка Катя оказалась довольно моложавой и подвижной женщиной. Квартира у нее и правда была просторной: три большие комнаты, которые обычно сдавались приезжим, сейчас пустовали. Баба Катя (она просила называть ее именно так) объяснила просто: «Вас, дорогие мои, ждала, да и сама хоть немного отдохну, с квартирантами хлопот много». И море тоже оказалось рядом. Город был вытянут вдоль побережья, поэтому пляжи сменялись, плавно перетекая друг в друга: обустроенные, дикие, песчаные, каменистые. Ближе всего к дому был пляж, засыпанный мелким щебнем. Лежать на нем было жестковато, зато чисто, а дно везде было песчаным. У бабы Кати была внучка, жившая с родителями в этом же доме. Юльке было всего тринадцать лет, но с Аней они подружились и на пляж всегда ходили вместе. Вскоре у них появилось много новых знакомых. Мальчишки-ровесники и парни постарше не прочь были завести знакомство с красивой шестнадцатилетней Аней. Она знала, что красива, к тому же стильно и дорого одета. Она привыкла, что на нее обращают внимание, но на ухаживания пляжных друзей, на предложения «пройтись вечерком» или «пойти посидеть в кафе» отвечала неизменным отказом. Ей жалко было бросать маленькую Юльку, которую в кафе никто не приглашал, а вечерами они ходили гулять с родителями. Мама несколько раз предлагала дочери пойти погулять с ровесниками, но Аня только пожимала плечами – ей не хотелось. Но на пляже она охотно общалась со всеми. Длинный пирс, к которому когда-то причаливали небольшие катера, теперь служил пляжным бродвеем и вышкой для прыжков в воду. Местные ребята приладили к нему лестницу, чтобы было удобнее вылезать из воды, и с пирса прыгали теперь все: и парни, и девчата, и зрелые мужчины, и полноватые женщины, и дедушки, и даже бабушки. Малыши прыгали сбоку, где помельче, подолгу готовясь к прыжку, старательно складывая руки, «как учил папа», и, наконец решившись, летели в воду растопырив руки и ноги как уж придется. Юлька прыгала бесстрашно, но только «солдатиком», ногами вниз, и сколько Аня ни убеждала ее попробовать нырнуть вниз головой, та не решалась. Сама Аня прыгала красиво, высоко и легко взлетая над водой и мягко входя в море изящно сложенными руками. Каждый ее прыжок сопровождался одобрительным гулом. Прыгать ее научили в бассейне, куда она ходила с пятилетнего возраста. Впрочем, здесь, на море, красиво прыгали многие. Смешнее было со сложными прыжками, особенно с сальто. Лишь немногие из парней умели крутиться в воздухе – большинство оглушительно шлепались в воду спинами и животами, вылезая с красной, как будто обожженной кожей, охая и с трудом разминая мышцы, стояли на пирсе, слушая советы многочисленных зрителей, а затем снова летели в воду, чтобы в очередной раз «приложиться» под сочувственное «Вау!» всего пирса. Там, на пирсе, Аня и познакомилась с Егором. Он точно так же, как и большинство мальчишек, пытался научиться крутить сальто, точно так же отбивал себе спину, так же охал, вылезая из воды, но от него исходила такая жизнерадостность и такая уверенность в себе, что Аня, сидевшая на поребрике пирса с Юлькой, невольно обратила на него внимание. Ни капли не смущаясь, он смеялся над своими прыжками, охотно слушал советы, а потом у него вдруг получилось. Получилось легко, красиво, как на показательных выступлениях. Ему даже зааплодировали, а он, одним движением вскочив на пирс, вежливо раскланялся. Аня поймала себя на том, что не отрывает от него глаз, смутилась, отругала себя и, отвернувшись, что-то спросила у подружки. Краешком глаза она увидела, как около него крутятся девушки, громко и весело смеясь. Значит, не только она обратила на него внимание…
