Пролог
Сад благоухал цветами, радовал глаз буйным разнотравьем, манил в тишину аллей, больше напоминавших тропинки в лесу. Лилии кивали сирени, дуб горделиво взирал на цветущий боярышник, маленький пруд был заботливо укрыт ковром из желтых и белых кувшинок.
В саду было очень тихо, если не считать за шум пение бесчисленных и невидимых птиц.
Очень пожилая дама с волосами, подкрашенными синькой и уложенными в старомодную и затейливую прическу, медленно шла по дорожке, опираясь на палку. За дамой, в почтительном отдалении, неторопливо вышагивали два человека. Один был невзрачен и неприметен, однако лицо его дышало просто-таки неземным восторгом. Судя по всему, он собирался вознести хвалу небесам за то, что они одарили его редчайшей возможностью полюбоваться на самый загадочный сад города Парижа.
Второй спутник пожилой дамы — высокий, очень широкоплечий, синеглазый и темноволосый, удивительно красивый мужчина — напротив, небрежно хранил на лице вежливое, но несколько скучающее выражение.
Наконец неторопливо и величаво шедшая впереди своих спутников пожилая дама раздвинула палкой кусты ранних вьющихся роз и остановилась.
Перед тремя посетителями сада открылся дом. Трехэтажный, изрядно потрепанный, старой постройки. Огромные окна смотрели несколько подслеповато, будучи густо увиты буйным плющом. Полуразрушенное крыльцо заметно покосилось. В некоторых местах от стен отвалилась штукатурка. Дом был стар, много старше своей хозяйки.
Когда-то давно, почти сто лет назад, вокруг дома возвышалась каменная стена, а сам дом был юн и силен. В нем жили весьма необычные обитатели. Много-много маленьких девочек, одетых в одинаковые коричневые платьица и белые чепчики, носились по саду, соперничая голосами с птицами, играли на берегу маленького пруда и ухаживали за цветами.
Кроме них в доме жили несколько женщин. Эти женщины все, казалось, на одно лицо и одного возраста, хотя это, конечно же, было не так. Женщины носили грубые шерстяные рясы, головы их были покрыты белоснежными платками и увенчаны рогатыми чепцами, непременно накрахмаленными и оттого угрожающе вздымавшимися над чистыми и строгими лицами. Женщины никогда не смеялись, не пели песен и мало говорили.
Прекрасный город Лютеция к этому времени уже давно назывался Парижем, и добрые парижане относились с глубочайшим уважением к строгим обитательницам Дома.
Шли годы, сад исправно зацветал в положенное время, и новые девочки в коричневых платьицах весело принимались ухаживать за цветами. Правда, цветов, да и девочек тоже становилось все меньше. Дом тоже менялся, хмурился и старел. Неизменными были только строгие, неулыбчивые женщины в рогатых чепцах.
У них не было имен. У них не было семьи. У них не было ничего, кроме одного Жениха на всех.
Кармелитки. Невесты Христовы.
Целомудренные и строгие, они хранили Дом, Сад и Детей, работали с зари утренней до зари вечерней, а ночью молились.
Над Лютецией проносились годы и войны, каштаны на бульваре Распай отцветали и становились все кряжистее, новый век наступал на древний город, неся новые запахи и звуки, но Сад и Дом каким-то чудом оставались нетронутыми. Стену вокруг них разобрали во время одной из революций. Или, может быть, то была война? Юные ученицы выросли и ушли в большой мир. Строгие кармелитки тихо старели, но в остальном не менялись. Работали по-прежнему от зари до зари, а ночью молились.
Время от времени из дверей дома выносили узкий деревянный гроб без всяких украшений. Кармелитки уходили на встречу со своим Женихом.
Начало двадцатого века Дом встретил в гордом одиночестве. Кармелитки смотрели с небес на свою земную обитель и грустно вздыхали.
Однажды в доме появилась немолодая женщина. Она прошла по обветшавшему дому, погладила стены рукой и поджала тонкие губы. Когда-то она носила коричневое платьице, ухаживала за цветами в весеннем саду и играла на берегу заросшего пруда… И вот теперь вернулась. Домой.
Новая обитательница Дома оказалась решительной особой. Через месяц Дом было не узнать, а из ожившего Сада доносилось бодрое щелканье садовых ножниц. Кармелитки облегченно вздыхали и тихо улыбались с небес, и легкий ветерок ласкал суровое и печальное лицо женщины.
Луциана Дарси больше ни разу не уезжала из Дома. Она осталась здесь навсегда.
Пожилая дама вздохнула и тряхнула упрямой головой, затем сердито оглянулась на спутников, которые следовали за ней в почтительном молчании, осматривая комнаты, скудно обставленные старинной мебелью.
— Сами видите, нечего здесь смотреть. Старый дом, абсолютно ничего особенного, но мне он дорог, и я хочу, чтобы он сохранился и после того, как я уйду. У меня есть куча бестолковых родственников, но я не вижу среди них ни одного достойного хозяина. Купчая на землю у меня бессрочная, оформлено все честь по чести, но содержать дом в одиночку мне теперь не под силу. Потому-то я вас и пригласила. Аренды, найм, я в этом не больно-то понимаю, вот вы и объясните мне.
Невзрачный и восторженный всплеснул тонкими ручками.
— Мадемуазель Дарси, вы нашли нужных людей. Мы сможем сделать так, что этот дом не только окупит себя, но и станет приносить вам немалый доход. Шикарный старичок! Просто грех дать такому развалиться!
Пожилая дама смерила его неодобрительным взглядом.
— Только учтите, никаких борделей, магазинов и машинописных бюро! Я так считаю: этот Дом — место, где люди должны жить. Вся жизнь в нем проходит. Именно поэтому обедать его обитатели должны в столовой, а кашу варить в кухне. Я также надеюсь, что никому не придет в голову перепутать отхожее место со спальней. В сущности, у меня к вам только одно и очень простое требование: ничего в Доме не перестраивать. В этом случае я передам вам права на владение.
Высокий черноволосый наконец улыбнулся. Улыбка оказалась искренней и теплой.
— Не волнуйтесь, мадам. Я все оформлю юридически, с учетом всех ваших условий, и последнее слово всегда будет за вами.
Дама поглядела на красавца с суровым одобрением.
— Англичанин?
— Шотландец, мадам!
— Это хорошо. Шотландцы — да и англичане — знают толк в домах. — Пожилая дама помолчала, задумавшись и слегка усмехаясь чему-то бледными губами. — Кстати, в нашем роду тоже встречались шотландцы, самые настоящие — рыжие и темпераментные. Кое-кто из моих внучатых племянников сохранил в себе эти черты — Очнувшись от потаенных воспоминаний, благородная дама вновь высокомерно взглянула на почтительно слушавших ее мужчин и сделала нетерпеливый жест затянутой в перчатку рукой: — Теперь можете быть свободны. Я устала и хочу отдохнуть. Мы с моим Домом уже очень старые.
Посетители вышли на улицу через парадную дверь. Невзрачный оглянулся и зацокал языком.
