Глава 1
Эйприл в недоумении бродила по квартире, которая выглядела абсолютно безжизненной. Туалетный столик сеньоры Кортес в ее спальне, опустошенной с такой поспешностью, был густо засыпан пудрой, в гардеробе висели несколько платьев, но в целом комната совершенно преобразилась. Даже тяжелый запах французских духов не создавал иллюзии присутствия здесь хозяйки.
По поводу платьев сеньора Кортес заявила, что терпеть их не может и ни в коем случае не возьмет с собой.
— Их выбирал мой муж, — презрительно вымолвила она. — Если хочешь, забери их себе. Они приблизительно твоего размера, можешь ходить в них на вечеринки, если собираешься весело проводить время в ближайшие несколько недель и ни слова о зарплате, которую они задолжали Эйприл, или же о том, чтобы оплатить ей проезд домой, в Англию. Возможно, сеньора Кортес полагала, что это обязанность ее мужа, но сеньор Кортес выбежал из дому рано утром, оставив перед уходом записку с сообщением, что он улетает в Бразилию. Когда сеньора Кортес увидела записку, то просто пожала плечами.
— А я улетаю в Нью-Йорк! — сказала она. — Значит, двое из нас уберутся из этого пекла. Нет, трое, потому что я не оставлю Хуана!
Хуан, сын Кортесов, маленький мальчик с огромными глазами и очаровательными белоснежными зубками, находился на попечении Эйприл. Девушка была для него одновременно и няней, и товарищем для игр, и гувернанткой.
В Мадриде действительно стало очень жарко. Наступил один из самых свирепых сезонов в году. В Англии в августе уже чувствуется приближение осени, но в центральной и северной Испании температура в это время подскакивает до точки кипения. Жара могла быть одной из причин того, что вчера вечером обстановка в доме внезапно накалилась. Гости разъехались, и хозяин с хозяйкой, которые перед этим так элегантно восседали по обоим концам украшенного цветами стола, вдруг стали швырять друг в друга всем, что попадало под руку. Действие происходило в огромной столовой, где все еще витали ароматы экзотического табака и дорогих духов.
Когда Эйприл вошла и увидела перевернутые кофейные столики, лежащие на полу вазы с цветами, журналы, усеявшие пол подобно опавшим листьям, и ликерные рюмки, валявшиеся на ковре, она почувствовала острый приступ отвращения. Сеньор и сеньора постарались вовсю. Они орали друг на друга на причудливой смеси английского и испанского — вставляя изредка американизмы, так как сеньора Кортес была из Филадельфии, — и, когда скандал достиг своего апогея, сеньора Кортес бросилась в спальню и начала вытаскивать чемоданы и хлопать дверцами шкафов, так что весь дом сотрясался под напором ее ярости.
Все еще в вечернем платье из черных кружев поверх абрикосового шелка, с бриллиантами, сверкающими в ушах и на шее, она возникла в дверях комнаты Эйприл и объявила, что уезжает прямо сейчас. Она улетает к родителям в Америку и при первой же возможности начнет хлопотать о разводе. Потом сеньора разразилась таким потоком брани в адрес своего мужа, что Эйприл ужаснулась. Конечно, она уже давно поняла, что Венеция и Педро Кортес оказались на грани разрыва. Два столь различных темперамента — латинский и типично американский — не могли долго сосуществовать. Но Эйприл не ожидала, что разрыв наступит так внезапно, особенно после такого удачного приема гостей.
Впрочем, как раз этот ужин и способствовал наступлению развязки. Педро обвинил Венецию в том, что она флиртовала с одним из присутствовавших на вечере мужчин, а она ничего и не отрицала. Более того, он возмутился, что его супруга делала это в присутствии старого друга семьи Кортес, дона Карлоса де Формера-и-Сантоса. В испанских светских кругах всегда сурово порицались те, кто, пренебрегая традициями, позволяет себе оскорбительно отзываться о почтенных и уважаемых людях. А Венеция именно так и сделала. Откровенно поступаясь правилами хорошего тона, она небрежно обронила через плечо, что считает дона Карлоса де Формера-и-Сантоса страшным занудой. Он может быть самым богатым человеком в мире, самым успешным, с самой голубой кровью в жилах, но каждый раз, когда он смотрит на нее своими темными недобрыми глазами, задрав свой аристократически прямой нос, ей хочется кричать от обиды, так как она совершенно уверена, что любой ее поступок вызовет у него осуждение. Ссора разгорелась именно из-за дона Карлоса и ему подобных — по выражению сеньоры Кортес, чопорных, узколобых испанцев, которые хотят, чтобы их женщины были такими же скованными и безынициативными.
Венеция объявила, что устала следовать образцам поведения, которые были ей совершенно чужды. Она устала от формальности и чопорности, неустанной корректности, глупости и скуки. У женщин в Испании только два интереса — их мужья и их дети. Они никогда не разговаривают на другие темы, их ум атрофируется еще до того, как им исполняется двадцать лет. Венеция была полна решимости не допустить, чтобы ее ум тоже атрофировался, она хотела убежать от жары, пыли и скуки Мадрида. Бурная ссора с мужем служила лишь предлогом. Пока Эйприл смотрела на хозяйку с отстраненным удивлением, Венеция рылась в шкафу в поисках подходящей одежды для путешествия. Потом она вытащила малыша из кроватки, натянула на него одежду и начала звонить по телефону, пытаясь вызвать такси. В такой неурочный час на это ушло довольно много времени.
В перерывах между перепалками с оператором, ночным портье и местной службой такси, Венеция Кортес дала Эйприл несколько сбивчивых указаний.
— Ты можешь ненадолго остаться здесь, если хочешь. По крайней мере, до того времени, пока не решишь отправиться домой. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты не станешь искать другую работу в Испании.
— Но я… Я не уверена, что у меня достаточно денег, чтобы оплатить дорогу домой! — смущенно проговорила Эйприл.
Это была истинная правда. Кортесы задолжали ей довольно много, и хотя они жили хорошо и даже роскошно, но вместо ежемесячной зарплаты, как было оговорено вначале, ей обещали выписать чек в неопределенном будущем. А те небольшие средства, что были у Эйприл, когда она поступила на работу, девушка потратила на одежду и разные мелкие расходы. В ее сумочке остался только пятифунтовый английский банкнот, и еще около пяти фунтов можно было набрать испанскими песетами.
Венеция выразительно взмахнула руками. Она выучила много испанских жестов с тех пор, как стала супругой испанца.
— О, не беспокойся. Педро вернется через несколько часов, даже если он и сказал, что улетает в Бразилию. Насколько я знаю, он ничего не взял с собой.
— А что, если он не вернется? — тихо предположила Эйприл.
Венеция взглянула на нее с удивлением:
— Не вернется? Конечно, вернется! Он должен распорядиться этой квартирой. И потом, он просто обязан помнить, что мы не платили тебе целую вечность. — Легкое любопытство отразилось на ее лице. — За сколько недель мы тебе задолжали?
— Почти за двенадцать, — сказала ей Эйприл.
Венеция вскинула пушистые брови. Она была похожа на бабочку в своем стремлении куда-то вечно спешить, все время делать что-то совершенно новое. И ее хорошенькое личико тоже было в постоянном движении. На какое-то мгновение оно показалось Эйприл несколько смущенным.
