Книга посвящается Уосатчскому объединению писателей, без которого я никогда бы не добилась успеха. Я всех вас люблю. А также моему агенту Джойсу А. Флагерти за то, что верил в меня, и моему редактору Джону Скогнамиглио, который решил дать мне иланс. Не могу передать словами, как я вам благодарна.
Глава первая
Одно дело – обнаженная грудь мужчины, говорила себе Дженна Ли-Уиттингтон, пробираясь сквозь густой кустарник. В конце концов, на дворе 1879 год, а не средневековье, и ей уже приходилось видеть верхнюю часть мужского тела. Дома, в Иллинойсе, работники ферм часто снимали рубашки, когда трудились под жарким солнцем.
Но пятнадцать лет назад, будучи развитым семилетним ребенком, Дженна решила, что никогда не повторит ошибку матери и не отдаст сердце мужчине. Поэтому из всех частей мужского тела обнаженными она рассчитывала увидеть разве что руки и грудь.
И вот теперь, в Юте, больше чем за тысячу миль от дома,[1]переодетая в мальчика, Дженна выполняет эту жуткую, опасную работу, делает то, на что женщины считаются неспособными, – и все это, чтобы обеспечить себе свободу, а вместо того чтобы бояться за собственную жизнь, она переживает из-за перспективы увидеть обнаженной нижнюю часть мужского тела.
Короткий индейский лук Дженны цеплялся за ветки кустов, когда она пробиралась к лагерю, близость которого предательски выдавал запах кофе. Молодая женщина бесшумно высвободила лук. Почва была влажной и пахла травами. Дженна мысленно фыркала от отвращения – грязь и трава въедались в ее куртку и брюки – и молилась, чтобы грязные пятна не остались единственными сувенирами на память о приключениях этой ночи. Ей нужны были еще и деньги, обещанные за поимку преступника.
Но даже награда была не самым важным. Она взялась за дело. Мужское дело. И доведет его до конца.
Уже много дней Дженна и ее гнедой жеребец Джент гнались за этим человеком от Денвера до Шайенна, а затем дальше на запад, через все захолустные полустанки, разбросанные вдоль железной дороги «Юнион Пасифик». До сих пор ему удавалось ускользать от Дженны и даже ни разу не попасться ей на глаза. Она вынуждена была признать, что он умеет выбирать лошадей. Но теперь он попался. Из этой расселины, что лежала к западу от Эванстона, расселины, благоухающей полынью, калохортусами,[2]полной калифорнийских чернохвостиков,[3]увенчанной красными зубчатыми утесами Эхо-Каньона, нет выхода.
Чтобы не привлекать внимания, Дженна оставила жеребца в главном каньоне и пешком отправилась вверх по расселине. Теперь она могла видеть сквозь ветки того, за кем охотилась. Он развалился на земле, опираясь на седло, и жевал кусочек вяленого мяса. Слышно было, как неподалеку от костра бьет копытом и хлещет себя хвостом лошадь. Дженна позавидовала лошади, имеющей длинный хвост. Целое полчище комаров присосалось к открытым участкам кожи, но Дженна не смела пришлепнуть даже одного кровопийцу. Слишком много шума.
Стальные мышцы заиграли под льняной рубашкой и желто-коричневыми джинсами мужчины, когда он выпрямился, чтобы выудить из седельной сумки очередной кусочек мяса. Черная ковбойская шляпа «стетсон» затеняла глаза. В тусклом свете костра трудно было определить цвет его усов и бороды, но они казались темными. Достаточно темными, чтобы укрепить Дженну в уверенности, что это именно тот человек, которого она искала.
Черный Валет Мендоза, карточный шулер, завсегдатай салунов, любитель ночных бабочек, грабитель поездов. Убийца.
Отчаянный, опасный человек.
У Дженны во рту пересохло от мысли, что сейчас она окажется с ним один на один. Впрочем, теперь поздно бояться. Судорожно сглотнув, молодая женщина вытащила из кобуры армейский револьвер «старр» сорок четвертого калибра и приготовилась к встрече. Большим пальцем Дженна взвела курок, и этот легкий щелчок взорвал ночную тишину, словно рев канонады.
Мужчина вскочил на ноги и так быстро вытащил револьвер, что Дженна даже не заметила, как это произошло.
– Спокойно, мистер, уберите револьвер, – хрипло прокаркала Дженна. – Вы у меня на мушке.
Бренч Макколи замер, выискивая во тьме противника; его живот влип в позвоночник, словно голодный барсук в бревно.
Наверное, он уже стареет, раз позволил застать себя врасплох. Мендоза превратился из дичи в охотника? Судя по голосу, противник молод. Какой-то глупый, жаждущий славы малец идет за ним по пятам от одного городка к другому? Макколи предпочел бы встретиться с Мендозой. Дьявол, да ведь он с нетерпением ждал, когда эта скотина окажется на расстоянии выстрела!
Предусмотрительно стерев с лица эмоции, в любой момент готовый к нападению, Макколи опустил револьвер в кобуру и стал ждать появления противника. Незваный гость вышел из тени. Макколи нахмурился.
Мальчишка. Тринадцати? Четырнадцати лет?
Широкополая шляпа не могла скрыть мягкие черты лица, нежную кожу, которой еще не касалась бритва. Мешковатые брюки и слишком просторная куртка висели на худощавой фигуре, как на огородном пугале. На одном плече у мальчика болтался лук, на другом – колчан со стрелами. А где-то между ними просматривалось некое подобие мужественности. Глаза у мальчика были величиной с блюдца – «От страха», – подумал Макколи, – а руки маленькими, тонкими и хрупкими. Но Макколи решил, что хрупкость эта обманчива, принимая во внимание тяжелый револьвер, нацеленный ему в грудь.
Да, это уж точно не Мендоза.
Макколи стиснул зубы. Чертовы мальцы! Убийство было для них лишь способом прославиться. Они не думали о призраках. Не испытывали сожаления. А он-то решил, что его навыки могли пригодиться ему только на золотых приисках Колорадо. Видимо, зря. Бренч надеялся, что симпатичное невинное лицо этого мальчика не будет являться ему в кошмарах. В кошмарах, населенных мертвецами из его прошлого.
Дженна нахмурилась, изучая мужчину при мерцающем свете костра. Телосложение – что надо. И лет ему около тридцати, сколько и Мендозе. Но что-то не сходилось.
Начальник полиции Денвера описал Мендозу как испорченного аристократа, слишком занятого ухаживаниями за госпожой Удачей и другими дамами, чтобы подходить на роль грабителя поездов, не говоря уже о роли убийцы. А стоящий напротив мужчина был слишком стройным и мускулистым для испорченного аристократа и чересчур настороженным и бесстрастным, как для дамского любимчика.
