© М. Лифшиц, 2014
Предисловие
Большинство хороших современных книг посвящено героям давно минувших лет, или людям, живущим в дальних странах, или в будущем, или людям, живущим в России в наше время, но непохожим на наших живых соотечественников, а Россия в этих книгах мало походит на ту страну, которую мы видим и знаем.
В этом состоит особенность литературных произведений нашего времени — по ним нельзя составить верное впечатление о нашей жизни. Постороннему исследователю легче понять советскую жизнь, описанную в книгах, подвергшихся советской цензуре, чем, читая бесцензурные книги современных писателей, разобраться в том, что происходит в России в конце ХХ, начале ХХI века.
Главная причина оторванности литературы от жизни состоит в том, что читателей стало значительно меньше, чем раньше, двадцать-тридцать лет назад. Выросло уже второе нечитающее поколение. Косвенным доказательством малой начитанности граждан бывшей «самой читающей страны» явился провал проекта «Имя России», в котором народ назвал Сталина, как самого популярного и любимого деятеля русской истории всех времен. Нечитающее население полагает, что при Сталине все честно работали, а в лагерях сидели враги народа. Руководителям проекта пришлось, чтобы не опозориться, «вручную» исправлять Сталина на Александра Невского.
Лишенные массового читательского контроля писатели ведут себя небрежно, пишут, не зная предмета, раздают необоснованные оценки, «списывают» друг у друга, презирают современников и морочат голову им, а, возможно, и потомкам.
А наше время имеет такие черты, которые хорошо бы зафиксировать, отметить, описать. Эти черты исчезнут, тогда потомки не смогут понять истории своей страны и будут повторять наши ошибки.
Одна такая черта состоит в том, что значительная часть хозяйственной жизни России идет тайно, или «как будто тайно», не облагается налогами, не в полной мере контролируется официальной властью. Неофициальная деятельность финансируется неучтенными средствами. Неучтенные деньги имеют название «черный нал». Из этих денег дают взятки, на эти деньги чиновники строят себе дворцы в Подмосковье и за границей, эти деньги дают «в конвертах» в качестве части зарплаты на предприятиях.
Но на эти деньги построены многие прекрасные общественные здания, выполнены многие необходимые для страны работы, произведены многие научные исследования, воспитаны многие специалисты, потому что сделать что-нибудь официальным путем в России очень трудно, легче договориться, потом достать из кармана деньги и заплатить.
Таким образом «черный нал» проявляет себя и как «мертвая вода» нашей жизни (питает коррупцию), и как «живая вода», потому что порой создать что-нибудь хорошее можно только расплатившись «черным налом», тем самым обойдя бюрократические рогатки и высокие налоги.
Для создания «черного нала» работает индустрия перевода денежных средств, существующих в виде чисел на счетах и строчек в различных бюджетах, в пачки денег, лежащие в портфелях или в карманах. Называется эта индустрия «обналичка», и в ней работают реальные люди. О них роман, предлагаемый вашему вниманию.
Помимо обналички есть много других особенностей нашей жизни, которые при всей своей дикости и противозаконности, широко распространены, ежедневны, и поэтому кажутся привычными. Нарушения закона, то есть преступления, настолько многочисленны, что большинство нарушающих закон — это обычные люди, потому что, где же столько преступников найдешь! Эти люди так зарабатывают на жизнь.
Когда пишешь о музыкантах, в текст можно вставить ноты. В романе о людях, которые занимаются деньгами, приходится некоторые строки посвящать и самим деньгам. Эти строки походят на строчки из финансового отчета. Однако автор надеется, что некоторым читателям эти строчки покажутся интересными.
Часть 1. Обналичка
Совещание
10 декабря 1992 года, в четверг, в приемной директора научно-исследовательского института, расположенного в центре Москвы, собрались семь человек, вызванных на совещание к директору, в основном, начальники. Четверо из этой семерки сидели вдоль стеночки и вполголоса разговаривали между собой, с опаской оглядываясь на Эмму при каждом слове. Если кто-то говорил слишком громко, Эмма, не глядя на нарушителя, чуть поводила круглыми плечами, и крикун сразу понижал голос. Поэтому начальница юридического бюро Евгения Сергеевна, полная красивая женщина, чтобы не шуметь, шептала что-то на ухо своей соседке — главному бухгалтеру института.
Три заместителя директора, тоже вызванные на совещание, не садились, а стояли у окна и неспешно переговаривались, не глядя на остальных. Сразу чувствовалось, что эти трое старше чином, чем сидящие на стульях сотрудники. Но Эмму они тоже боялись, поэтому разговаривали тихо.
Эмма, секретарша Юрия Иннокентьевича, «корпусная» дама лет сорока пяти, восседала за своим двухтумбовым столом и подшивала документы в папки с таким видом, как будто это она была самой главной в приемной, главнее заместителей. О величии Эммы свидетельствовало и ее рабочее место. Это был не «секретарский закуток», а большая часть приемной с большим письменным столом. Справа от стола Эммы была дверь в кабинет директора, слева — дверь в кабинет главного инженера. Эмма сидела в большом вращающемся кожаном кресле. За спиной Эммы стоял стеллаж с папками, а по обе стороны от стеллажа — два окна приемной. Кроме стеллажа никакой мебели вокруг секретарского стола не было. Прямо напротив стола Эммы находилась дверь в коридор, через которую входили и выходили посетители. По обе стороны от этой двери стояли стулья. Каждый посетитель, чтобы подойти к столу с любой стороны (от входной двери, или от дверей кабинетов, а, особенно, от противолежащей стены, вставши со стула и еще не до конца распрямив ноги) должен был пройти пару метров по свободному пространству. Преодолевая этот путь к Эмме, посетитель имел возможность проникнуться сознанием ничтожности своего дельца и усомниться, стоит ли беспокоить Эмму из-за пустяка.
По истечении некоторого времени Эмма, не получив никакого явного указания, без звонка или другого сигнала от директора, подняла голову и сказала: «Проходите, можно», и сотрудники, ожидавшие в приемной, стали заходить в двойную дверь директорского кабинета. Через несколько секунд после последнего, вошедшего к директору, приемную пересек главный инженер Борис Сергеевич — из своего кабинета прошел в директорский.
Все расселись, директор поднял голову от бумаг, оглядел присутствующих и сказал в черный аппарат: «Эмма, у меня совещание». После этого поднялся из-за стола, подошел к двери и запер ее на задвижку.
— Итак, начнем, — сказал Юрий Иннокентьевич, снова усевшись в свое кресло. — Здесь собрались представители разных специальностей, сотрудники разного уровня и с разным опытом работы. Присутствуют Борис Сергеевич, мои заместители по режиму, по кадрам, по экономическим вопросам. Руководитель юридической службы, отдела труда и заработной платы и главный бухгалтер. Наряду с опытными работниками я пригласил Артура Артуровича Калмыкова, молодого управленца, пришедшего к нам из университета. При этом на совещании нет технических руководителей, даже главных конструкторов разработок я не вызывал. Нет здесь также представителей общественных организаций… Впрочем, председатель профсоюзного комитета нам, возможно, понадобится, но не на этом этапе.
