1
Спун ласкал изощренно. Правда, ласкал он мое тело, но не душу. Причем инициатива всегда оставалась за ним. Я просто не могла заставить себя обнять его, как ни пыталась. Интересно, как это другие умудряются быть активными в сексе? Я спросила об этом Марию, но ничего конкретного та не сказала. Хоть бы кто-нибудь объяснил мне, что нужно делать — мол, так-то и так-то. Я бы вылечила душевные раны Спуна, точно следуя предписаниям, как безвольная заводная кукла… Однако я потратила слишком много времени на то, чтобы усвоить элементарную истину: душевные раны зализать несравненно труднее, чем просто вылизать член. Ну почему, почему я не захотела учиться этому раньше?
На раковине в ванной комнате до сих пор стоит пустой флакон из-под одеколона «Брут» и пузырек с капсулами витамина Е. (Спун считал, что без витаминов он не может нормально трахаться). Отчего-то я не могу выбросить этот хлам, не могу даже сунуть его в чемодан и запихнуть в стенной шкаф. Не говоря уж о том, чтобы вывалить в мусорное ведро… Когда Спун заявился ко мне, сбежав с морской базы в Йокосуке, в обеих руках у него было по тяжеленному чемодану со всем его барахлом, уложенным с педантичной аккуратностью. Он деликатно позвонил в дверь. Я впустила его с предчувствием, что этот гость задержится основательно. Среди прочего в чемоданах обнаружилось плиток двадцать шоколада «Херши», которые он привез мне в подарок. Мне даже стало неловко — прилично ли принимать столь щедрое подношение, если человек всего лишь чуток погостит в моем доме?
Когда я впервые увидела Спуна в армейском клубе, он почему-то был при параде — в смокинге и в черном галстуке-бабочке. На фоне парней в матросских робах и джинсах, развязно лупивших по бильярдным шарам, он выглядел просто отпадно — франт франтом, ну просто до кретинизма. Пока мой парень, прижав пальцем к кию долларовую бумажку, азартно резался в бильярд, я исподтишка наблюдала за Спуном. Он держал бокал с коктейлем «Две семерки» («Бурбон» с «7-Up»), и мне померещилось, что в его руке плещется, стекая по черным пальцам, золотистый мед (сейчас, когда я вижу такие бокалы, мне кажется, что это больше похоже на склянку с мочой на анализ). Другую руку он засунул в карман брюк и беспрестанно поглаживал что-то. Сквозь ткань было видно, что пальцы у него длинные и тонкие. Они двигались без остановки, как будто Спун нежно трогал изнанку кармана. Я вдруг представила, как он с такой же непроницаемой физиономией гладит своими блудливыми пальцами мою киску — и кровь бросилась мне в лицо.
Наши взгляды встретились, и мне показалось, что он прочитал мои мысли. Я уставилась в пол. Когда я подняла глаза, он перехватил мой взгляд и показал глазами в сторону выхода. Я встала, как завороженная, сказала своему дружку, что иду в туалет, и вышла из зала. Спун уже поджидал меня за дверью, подпирая стену. Теперь он держал в карманах уже обе руки, так что видок у него был, как у настоящей шпаны.
Он потащил меня к самой дальней двери, на которой висела табличка «Вход воспрещен». Это была котельная. Внутри переплетались бесчисленные трубы, и пахло застоявшейся пылью.
Дверь со щелчком захлопнулась: я оказалась наедине со Спуном. Я подумала, что он хочет поговорить и раскрыла рот — спросить, о чем, собственно, но он, похоже, воспринял это как приглашение к действию, а, может, просто решил, что слова здесь вообще ни к чему. Раздвинув мои полуоткрытые губы, он насильно просунул мне в рот язык. Язык извивался, жил своей жизнью и доводил меня до исступления. Уже не владея собой, я вцепилась в смокинг Спуна и попыталась расстегнуть пуговицы на рубашке. Скорее, скорее вдохнуть запах этого тела! Но его язык и руки продолжали ощупывать, оглаживать меня, не останавливаясь ни на мгновение. А у меня так дрожали пальцы, что я никак не могла совладать с проклятыми пуговицами.
Не в силах терпеть, я рванула рубашку. Пуговицы посыпались градом. Черную грудь Спуна покрывали густые волосы, на шее красовалась золотая цепь.
Я зарылась губами в его волосы, жадно вдыхая запах мужчины. Он был странно-знакомым, этот запах из далекого детства. Сладковатый, как у масла какао, немного прогорклый. Подмышки тоже пахли не так, как у прочих мужчин. Они отдавали легкой тухлинкой. Но этот запах тоже не вызывал отвращения, напротив, он создавал удивительное ощущение, что мое тело, соприкасаясь с чем-то нечистым, странным образом освобождается от скверны. Он рождал во мне чувство горделивого превосходства. Наверное, так же пахнут мускусом звери, призывающие самок во время спаривания.