Станция выглядела как-то странно. Пассажиров на платформе было пугающе мало. У железнодорожников бегали глаза, они явно что-то скрывали. Подойти к кому-нибудь и спросить, что случилось? Глупо. Остается молча наблюдать за происходящим. Какой-то покров таинственности окутал станцию, но сдернуть его ты не в состоянии.
Весь вечер ты танцевала в крошечном заведении — рядом со станцией Даммтор в Гамбурге. В ушах до сих пор стоит шум модерновой музыки — будто кто-то ломает коленца бамбука, или боязливо пробует палкой каменный мост на прочность, или шелестит дождь. Расписание составлено так, что на ночном поезде ты успеваешь к репетиции, назначенной на два часа в Париже. Представление начинается в семь. Чем вставать ни свет ни заря и лететь самолетом, гораздо приятнее совершить путешествие поездом. Ты самодовольно улыбаешься собственной находчивости.
Странно, что пассажиров так мало. Даже на всегда людной железнодорожной станции Алтона в Гамбурге почти никто не садится в поезд, вагон будто неживой. Может, поезд отправляется в депо? С беспокойством смотришь на табло на платформе: нет, все правильно, станция назначения — Париж. В купе на шестерых — только ты. Можно расслабиться. Жаль, забыла купить газету. Поезд трогается. После остановки на центральном вокзале Гамбурга к тебе так никто и не присоединился.
Тут слышится звук шагов. Это проводник — за билетом и паспортом. Красная форменная фуражка похожа на гребешок, голос — гортанный. Эдакий петушок. Скорее всего, француз. Лицо напряженное, черты будто застыли. Спрашиваешь: «Больше пассажиров не будет?» Он только пожимает плечами: кто знает? Все-таки странно.
«А почему сегодня никого нет?» Проводник молчит. Он уже готов рассердиться. Проводник уходит, а ты размышляешь о завтрашней постановке. Хочется спать. Разговаривать не с кем, читать нечего. Остается только заснуть. Встаешь почистить зубы, в коридоре натыкаешься на проводника. Снова задаешь провокационный вопрос: «Что-то сегодня народу мало?..» Кажется, он встревожен. Отворачивается. Ты решаешь больше не беспокоиться. В конце концов, разве плохо купить самый дешевый билет и тем не менее оказаться в купе совершенно одной? И беспокоиться нет причин. Что может случиться? Поезд мчится и мчится, террористы его не захватят. Может, конечно, ураган налететь… Вдруг тогда на вагон повалится дерево, проломит крышу и задавит тебя. Правда, вероятность невелика. Но на всякий случай ты ложишься на нижнюю полку.
Вагон уютно подрагивает, и ты проваливаешься в сон. Где-то там, на окраине сна, скрежещет железо. То ли в самом деле спишь, то ли дремлешь… Когда проводник будит тебя, какое-то мгновение ты пытаешься сообразить, где находишься.
— Просыпайтесь, пожалуйста, и поскорее покиньте поезд.
Голос громкий, но какой-то бесцветный. За окном ночь. В зазоре между злостью и досадой ты растерянно спрашиваешь: «Разве мы уже в Париже?» Ты говоришь так же громко, как проводник. Собственно, это был не вопрос — ты просто стараешься выиграть время: твое подсознание желает убедиться в том, что произошла какая-то ошибка. Без тени сочувствия проводник заявляет: «Нет, до Парижа еще далеко, но мы подъезжаем к французской границе. Могу вам сообщить, что во Франции в полночь начинается всеобщая забастовка, так что ни один поезд дальше не пойдет. Прошу приготовиться к выходу».
Ты растеряна — будто кто исподтишка ударил тебя кулаком. Тебе еще не стало по-настоящему обидно, ты еще не успела даже рассердиться, жаловаться тоже некому. Ты слышала, что французы собираются бастовать, но в телевизионных новостях все это выглядело как подготовка к какому-то веселому празднику. Но вот тебе велят выметаться из поезда, а ты думаешь только о том, что между новостями и твоей жизнью возникла какая-то нелепая связь.
— Надо же, как повернулось… Что же теперь делать? — жалостливо бормочешь ты, пытаясь вызвать в проводнике хоть какое-то сочувствие.
Если выступление в Париже не состоится, это влетит в кругленькую сумму. Ты мысленно щелкаешь костяшками на счетах, и на тебя тут же накатывает смутное беспокойство.
Совсем недавно ты читала про движение сопротивления в Южной Африке в эпоху апартеида. Посреди ночи полиция врывается в дом, тебя тащат в участок, ты не знаешь, в чем дело, а тебя пытают и убивают. Но сейчас все по-другому: рабочие объявляют забастовку, и ты чувствуешь, что следует проявить солидарность. Нужно встать плечом к плечу, прокричать «я с вами!», улыбнуться и переместиться из поезда в ночь прямо в ночной рубашке. Наверное, в мире есть такие несчастные страны, где забастовки просто невозможны. Люди там думают так: чем доставлять неудобства клиенту, лучше уж самому подохнуть с голоду. Другое дело — Франция, где железнодорожник чувствует себя сильным и уверенным. Да, было бы здорово присоединиться к ним. Правда, непонятно, что будет с выступлением в Париже и твоим гонораром…
Как-то сама собой в твоих словах появляется обвинительная нотка: «Мне надо в Париж по работе. Как же я туда доберусь?»
— К этой станции подадут автобус до Парижа. Вот в нем и поедете.
От этих слов становится немного легче на душе. Ты напяливаешь одежду прямо на ночную рубашку, собираешь вещички и выходишь на перрон. Таких, как ты, набралось несколько человек. Наверное, на центральном вокзале и в Алтоне объявляли про забастовку — вот почему в поезде так мало пассажиров. Да, не повезло тебе сегодня — ведь ты села в поезд в Даммторе. Возможно, про забастовку сообщали в вечерних новостях. Но два последних дня ты была ужасно занята — газет не открывала, новостей не слушала.
Сойдя с поезда, компания незадачливых пассажиров поплелась по перрону. Ты нетерпеливо спрашиваешь дежурного железнодорожника: «Где здесь автобус на Париж?» Он равнодушно роняет: «Пройдите в зал ожидания». Название станции ничего тебе не говорит. Вокруг кромешная тьма, даже уличных фонарей нет. Домов здесь, похоже, тоже немного. Делать нечего — направляешься в зал ожидания. Он забит людьми. Там ярким светом пылают лампы, буфетная стойка и края столиков отливают серебром, рюкзаки молодых путешественников разноцветным ковром покрывают пол, кто-то бренчит на гитаре и гнусавит себе под нос песенку, кто-то дремлет. Клубы табачного дыма плавают под потолком. Наверное, все эти люди ждут обещанного автобуса. Ты пробегаешь глазами коротенькое меню на столике: круассан и кофе с молоком на завтрак. Неожиданно просыпается аппетит. Утро еще не наступило, ты еще не проголодалась, но одна только мысль о завтраке создает какое-то рассветное настроение. Непонятно только, отчего здесь все так дорого. Так, пожалуй, все свои франки просадишь — те, что поменяла в расчете провести два дня в Париже. Подошла официантка, смотрит и усмехается. Над чем? Разве меня не надули? Не спровадили с поезда? Разве здесь не грабительские цены? Разве не бросили меня в этой глуши?! Впрочем, ты тут же отбрасываешь свои идиотские вопросы. Когда не знаешь, где находишься, делаешься излишне подозрительной. Мыслимое ли дело — надуть столько людей сразу? Одно странно: проводник сказал, что мы подъезжаем к Франции, а на самом деле я уже во Франции. Круассан и кофе поразительно вкусные, да и расходы, в конце концов, можно пережить. Для ровного счета прибавляю чаевые и протягиваю купюру официантке: «Заберите, сдачи не надо». Она неловко улыбается, хватает бумажку и бежит со всех ног. Ты улыбаешься в ответ: наверное, это очень неиспорченная девушка, если разволновалась от такой мелочи.
