Роскошь
Я почувствовал, что лезу зачем-то на стол.
— Господин директор! — крикнул я сверху. — Я беру курс на роскошь. Долой хлеб! Да здравствуют пирожные!
— Не упадите! — бросился директор, увидев, что я скольжу на гусином паштете.
Он принял меня в свои объятья.
— Ах, русские, вы так не осторожны!
Рождественский прием в парижском George V был в разгаре. Лакеи, сбившись с ног, поливали хохочущих и визжавших миллионеров шампанским Dom Perignon из огнетушителей. Дамы мазали друг друга белужьей икрой, как грязью. Директор, прекрасный, как три мушкетера, носил меня на руках. Увидев, что безобразию нет конца, он разразился ослепительной улыбкой. Его свита, юный женский Пиар в долгополых серых сюртуках, ударяя в ладоши, принялась пританцовывать. Репутация лучшей гостиницы мира была подтверждена.
— Модильяни, — сказал директор, спуская меня на пол со всеми предосторожностями, как корабль на воду, — плывите в свой шикарный номер…
— Хочу еще.
— Чего?
— Всего.
Я никогда не подозревал, что роскошь способна вызвать во мне внутренний скандал чувств. Наверное, я просто не думал о роскоши, которая на расстоянии казалась мне минным полем бриллиантовых манекенов. Да и зачем о ней думать, если за меня ее разоблачили Толстой и Пруст?
— Я был на днях на вашей выставке в Люксембургском дворце, — почтительно зашептал директор мне в ухо. — Какой успех! Очередь черных и разноцветных зонтов выстроилась до самого театра «Одеон». Вы доказали, что нищета — не порок, как полагал Достоевский, а эротическое шоу. Зачем вам роскошь?
— В моей культуре, господин директор, роскошь — очаг пафоса и равнодушия. Мое воспитание сбивалось на пункте роскоши в сторону отторжения и беззвучного смеха. Вы курите?
Усатый властелин покоев распахнул окно. Шум теплого вечернего Парижа вошел в меня.
— Идея «утопать в роскоши», — закурил я, — лишена для меня метафорической подкладки: я готов сочувствовать этим утопленникам.
Мы посмотрели в зал. Дамы продолжали мазать друг друга белужьей икрой.
— Меня особенно смешит рекламная подача роскоши, — продолжал я. — Брошюрный винегрет из комфорта, элегантности, атмосферы изготовлен околороскошной прислугой, в чьем словаре вообще нет слов.
Директор нахмурился, стремясь поймать смысл.
— Но моя командировка в George V и в его лиссабонский собрат Ritz, надеюсь, обострят во мне ощущение новой антропологии.
— Поясните, — взмолился директор.
— Только растирая шваль, как окурок, я даю шанс продолжения жизни. В эпоху отмены идеологий и смерти гуманного утопизма роскошь целебна, как рапорт об увольнении. Служба на благо человечества закончилась, господин директор.
— Я, как бывший марксист, трусоват, — строго сказал директор. — Что у вас за программа?
— Магнетизм роскоши сильнее песни о братстве. Нам нужен лозунг Бухарина «Обогащайтесь!» Только разводя вокруг себя роскошь, скупая предметы не первой необходимости я могу принести пользу своей стране, заехав в счастье с другой стороны. Ваши французские интеллектуалы не любят роскошь: она подрывает их представления об иллюзорности мира, миражности любви и красоты.
— Роскошь — иллюзия в квадрате! Что ты мне говоришь! Я в ней работаю каждый день!
Роскошь закрутилась и унеслась в канализационную трубу. Дальше не помню.
Утром за чашкой кофе я думал, глядя, как пузырятся занавески и весенний декабрьский воздух наполняет их паруса: почему Париж — такой домашний город? Выходя на улицу через крутящуюся дверь под пожелания доброго дня, расточаемые портье в залихватских касках, я попадаю, наконец, к себе домой. Пахнет самшитом. Запах моего детства. Русский человек до недавнего времени имел представление о роскоши в основном по дворцовым экскурсиям. Я не знаю ни одного понятия, к которому русские относились бы так напряженно, как к роскоши. Она перемешалась с грабежом, непонятно только с чьей стороны. Тем не менее, все слушают о роскошной жизни, разинув рты, втайне примеряя ее на себя. Представления о роскоши у русского населения сбились по случаю скучного быта. В интеллигентском кругу у нас говорили лишь о роскоши человеческого общения. «Автомобиль, — садились те, кому повезло больше других, в Запорожец, — не роскошь, а средство передвижения». В литературе до сих пор принять ванну с пеной, выпить коньяка с лимоном, выспаться в чистой постели — критерий роскоши. Клоповоняющие чернышевские! Когда вы подохнете?
Вошел на цыпочках директор.
— Пошли смотреть гостиницу, что ли? — сказал он.
Утром он уже не выглядел, как три мушкетера. Возможно, как два. Но не больше. Апартаменты гостиницы делятся на одиннадцать категорий. После посещения королевского люкса (в ванной — джакузи с телевизором) за девять тысяч долларов в сутки, обычный номер, цена которого в семь раз превышает стоимость трехзвездочного отеля, кажется такой бедной комнатой, что, войдя в нее, я невольно расплакался.
— Ты чего, Модильяни? — сказал директор, подавая мне чистый платок величиной со скатерть.
— Вид роскоши одиннадцатого разряда наводит на мысли не об относительности сущего, — признался я, когда мы пили пиво в баре, — а об иерархии мира как неизбывной форме порядка. Роскошь недобра и не зла, но в ней есть внутренние неврозы. В советские времена была казенная роскошь. О цэковских санаториях ходили легенды. Но единственным человеком, который знал кое-что о настоящей роскоши, был Генеральный Секретарь ЦК КПСС. Он ничего не имел, но зато у него все было, как определил русский язык имущественное положение в нашей стране: роскошь напрокат без права передачи. В нищих представлениях о роскоши, которые объединяли наш народ, сохранился элемент христианского сомнения: нужно ли это нам? Было ясно: предложат — ни за что не возьмем.
— Я расскажу вам, что такое роскошь, — оглянулся по сторонам директор. — Однако здесь есть прислуга…
— Долой стыд! — не вытерпел я.
— Тогда сам говори, — обиделся директор.
— Роскошь — слабость великих людей и — сила слабых, — задумавшись, сказал я. — В этом ее первый парадокс. Роскошь изначально избирательна, но — второй парадокс — сегодня она всеядна. Роскошный отель — единственное место встречи известного тенора и теневого миллионера.
— Мнимая встреча реального равенства денег, — Директор указательным пальцем постучался мне в грудь.
— Но она фиксирует положение вещей, — возразил я и продолжал: — Роскошь не подлежит огульному анализу. В случае с великими людьми она — каприз, дорогая игрушка.
— Или — подарок от благодарного человечества, — допил пиво директор.
