Глава первая
Не оставалось никаких сомнений: новая вывеска оказалась кривой. Корделии было вовсе не обязательно перебегать Кингли-стрит, с ловкостью Бивиса лавируя между автомобилями в полуденной пробке, и щуриться в надежде разглядеть их вывеску сквозь гудящие ряды такси и развозящих товары грузовиков, чтобы признать очевидный математический факт: аккуратный бронзовый прямоугольник, дорогостоящий и тщательно отполированный, на полдюйма не соответствовал идеальным пропорциям. Несмотря на всю простоту написанных на ней слов, вывеска казалась ей одновременно претенциозной и нелепой – идеальная реклама напрасных надежд и неразумных предприятий.
Детективное агентство Прайда
(Третий этаж) Собств. Корделия Грей
Будь она суеверной, решила бы, что это неприкаянная душа Берни протестует против новой вывески в связи с исчезновением с нее его имени. Действительно, в тот момент казалось весьма символичным, что забвению Берни предала именно она. Корделия никогда не собиралась менять название агентства, оно всегда будет называться агентством Прайда. Тем не менее ее все больше раздражали вопросы клиентов, удивленных как ее половой принадлежностью, так и юным возрастом, и комментарии вроде: «Я думал, что меня примет мистер Прайд». Пусть с самого начала знают, что у агентства всего один владелец, причем женского пола.
Бивис встретил ее у двери. На его красивом живом лице отражалось некое подобие уныния.
– Я самым тщательным образом измерил расстояние от земли. Честно, мисс Грей, – произнес он.
– Я знаю. Должно быть, тротуар неровный. Это я виновата, нужно было купить спиртовой уровень.
Однако она изо всех сил пыталась сократить текущие расходы и не тратить больше десяти фунтов в неделю из тех денег, что хранились в потертой жестяной банке из-под сигарет с изображением Ютландского сражения[1], доставшейся ей в наследство от Берни. Казалось, деньги исчезают из нее каким-то неведомым образом, и это никак не соотносится с фактическими расходами. Она поступила опрометчиво, поверив Бивису, когда он заявил, что умеет держать в руках отвертку. Она просто забыла, что Бивису любая работа импонировала больше, чем та, которой он должен был заниматься. Он сказал:
– Если закрыть левый глаз и вот так повернуть голову, то выглядит нормально.
– Предлагаю не рассчитывать на то, что нас будут посещать исключительно одноглазые кривошеие клиенты.
Корделия взглянула на Бивиса: на его лице отразилось страшное отчаяние, в какое только может впасть человек, узнав о начале ядерной войны. Она тут же почувствовала смутное желание ободрить его после столь явного проявления непрофессионализма. В число неприятных аспектов роли работодателя, для которой, как ей казалось, она совершенно не годилась, входило чрезмерное беспокойство за чувства подчиненных вкупе со смутным ощущением вины. А это было уж совсем необъяснимо, поскольку, строго говоря, она не являлась непосредственным нанимателем Бивиса или мисс Модсли. Оба приходили из бюро по трудоустройству мисс Фили раз в неделю, когда в агентстве накапливалось достаточно работы. К этим двоим обычно не выстраивалась очередь из нанимателей, и они, как правило, оба, что было весьма подозрительно, неизменно оказывались свободны, когда требовались их услуги. Оба добросовестно относились к работе, были честны и искренне преданны ей. Оба, без сомнения, оказали бы ей качественную секретарскую помощь, если бы она наделила их такими полномочиями. И она переживала за обоих, потому что знала: любая неудача агентства ранит их так же, как и ее. Мисс Модсли расстраивалась больше. Она была кроткой шестидесятидвухлетней женщиной, сестрой приходского священника, и жила на пенсию в крошечной комнатке в южном Кенсингтоне. Именно вследствие своей кротости, возраста, некомпетентности и девственности она только и делала, что работала в машинописных бюро, с тех пор как скончался ее брат. Бивису с его услужливостью и налетом корыстности было гораздо легче выжить в лондонских джунглях. Он якобы был танцовщиком и в свободное время подрабатывал машинистом, хотя слово «отдых» едва ли можно было применить к беспокойному мальчику, который если сидел, то вечно ерзал на стуле, а стоял всегда на цыпочках, растопырив пальцы и широко раскрыв глаза, с таким напряженным видом, словно готовился взлететь. В его дипломе, выданном безвестным секретарским колледжем, который давно закрылся, значилось, что он печатает со скоростью тридцать слов в минуту. Однако Корделия напомнила себе, что даже этот документ не гарантировал качественного выполнения мелких хозяйственных поручений.
Они с мисс Модсли, как ни странно, нашли общий язык: в приемной в перерывах между сеансами медленного набора текста эти двое болтали намного чаще, чем, по мнению Корделии, полагалось двум противоположностям, будто явившимся из разных миров. Бивис повествовал о домашних и рабочих неурядицах, перемежая рассказ непонятно откуда взятыми и зачастую непристойными сплетнями. Мисс Модсли же привносила в этот возмутительный мир невинность, теологию высокой англиканской церкви, морализаторство члена семьи священника и здравый смысл. Иногда жизнь в агентстве становилась совсем уж веселой, но мисс Модсли исповедовала старомодные взгляды в том, что касалось дистанции между работодателем и работником, и кабинет, где трудилась Корделия, был для нее неприкосновенным.
Вдруг Бивис вскричал:
– О Господи, это Томкинс!
На пороге появился маленький черно-белый котенок, осторожно, с напускной небрежностью потряс лапой, вытянул хвост, потом вдруг, придя в ужас, задрожал, стремглав бросился прочь и исчез под почтовым автомобилем. Бивис, запричитав, бросился следом. Томкинс олицетворял одно из провальных предприятий агентства: от него отказалась старая дева, носившая ту же фамилию. Она наняла Корделию для поисков пропавшего черного котенка с белым пятном у глаза, двумя белыми лапами и полосатым хвостом. Томкинс полностью соответствовал описанию, но его предполагаемая хозяйка тут же узрела в нем самозванца. После того как они спасли малыша от неминуемой голодной смерти на стройке за вокзалом Виктория, у них едва ли хватило бы духу его бросить. И теперь он обитал в приемной вместе с лотком, корзиной с подушечками и возможностью по ночам выбираться на крышу через полуоткрытое окно. Томкинс дорого обходился фирме. Это объяснялось даже не тем, что кошачья еда постоянно дорожала, хотя мисс Модсли в самом деле поступила опрометчиво, купив ему в качестве первого угощения самую дорогостоящую баночку в магазине и привив тем самым любовь к пище, которая была им не по карману: Томкинс, будучи в общем и целом глуповатым котом, каким-то образом научился различать этикетки. Дело было еще и в том, что Бивис слишком много рабочего времени посвящал играм с ним: то кидал мячик для пинг-понга, то бегал по офису с кроличьей лапкой на веревочке, покрикивая:
