1
Я был полностью погружен в свои мысли, когда она спросила:
— Что смешного?
Проститутка с накрашенными блестящей помадой губами удивленно смотрела на меня. Особа в плотно обтягивающих фигуру шортах была не очень приветлива. «Разборчивый больно попался», — казалось, было написано на ее скривившемся лице. Однако ее настроение интересовало меня в последнюю очередь. Только пришло в голову, что помада ей совсем не идет, но я решил не ехать дальше.
Я сидел на водительском месте, глядя на проститутку в приоткрытое окно. Она наклонилась ко мне, демонстративно отклячивая зад. Правда, она зря старалась, потому что из машины я вряд ли мог его оценить. Зато у меня был шанс отлично разглядеть ее большую грудь под свободной майкой. Я открыто пялился на нее во время разговора. Мне показалось, она знала свои сильные стороны и специально наклонялась, чтобы я мог вволю полюбоваться ее сиськами, а если так, то не разочаровывать же ее. Я спросил, какого она роста, сколько ей лет, может ли она смыть косметику, потом потребовал, чтобы она повернулась спиной и отошла на несколько шагов. Дамочка отвечала, что ее рост сто шестьдесят сантиметров и что ей двадцать два года; с игривой улыбкой заметила, что не понимает, какого черта она должна смывать косметику, но раз у меня такие фантазии, нет причин мне отказывать; и что уважаемый клиент не кобылу выбирает, так что нечего со всех сторон ее осматривать, а просьбу отойти на несколько шагов она вообще проигнорировала.
Я тогда вспомнил сцену из одного фильма. Это было так нелепо в тот момент, что мне вдруг стало смешно. Губы сами скривились в улыбке.
Где я смотрел тот фильм? По-моему, это был поздний сеанс в пригородном кинотеатре, где я время от времени ночевал, когда несколько лет назад ушел из дома. Фильм очень известного иранского режиссера. Потом я узнал его имя, от него веяло экзотикой — Аббас Киаростами. Я пришел в кинотеатр не ради фильма, и мне было все равно, что там происходит на экране. Слышал, правда, что кино «качественное», — ну что ж, пусть его смотрят «качественные» люди. Вон те, которые сидят в зале вместе со мной. Честно говоря, не понял я ажиотажа с этим фильмом, что там такого непревзойденного? Устроившись поудобнее в кресле, я пытался заснуть. Но в голове был целый ворох разных мыслей, которые приносит с собой ночь после насыщенного, полного треволнений дня. Заснуть никак не удавалось, и я долго смотрел на экран, не особенно, правда, сосредотачиваясь на событиях фильма.
Он не был ни захватывающим, ни страшным, ни смешным. Ни приключений, ни ужасов, ни шуток — мне кино показалось скучным. Хотя его вряд ли можно было отнести к разряду пресных, бездарных картин, которые не оставляют после себя никакого впечатления. Что-то отпечаталось тогда в моем перегруженном беспорядочными мыслями сознании. Бог знает почему, это «что-то» прочно обосновалось там и теперь вдруг всплыло в памяти в самое неподходящее время.
У героя фильма назойливый, упрямый взгляд, он едет на старой машине в поисках того, кто согласится похоронить его после задуманного им самоубийства.
«Ну, так что, будем или нет?» — Услышав раздраженный голос проститутки, я внезапно подумал, что похож на этого героя, и усмехнулся своим мыслям. Будто специально подражая ему, я медленно ехал и искал. Я так же, как и он, хотел найти кого-то, кто поможет мне. Он, наверно, искал целый день. А, может быть, и несколько дней. Я, правда, искал не так долго. Когда я выезжал из дома, только начинало смеркаться, с тех пор прошло часа два. Около сорока минут назад я приехал на эту улицу. И до сих пор занимался тем, что медленно ездил туда-сюда, разглядывая женщин, которые проходили мимо машины или стояли, прислонившись к уличным столбам, и разговаривал с ними.
Для меня было загадкой, почему герой фильма не выглядел подавленным. Он был так спокоен, так внимателен, как будто это не потенциальный самоубийца, а добросовестный служащий фирмы, который поглощен выполнением ответственного задания. Интересно, я тоже так выгляжу? Если посмотреть со стороны, я тоже похож на сотрудника какой-нибудь компании, который честно делает свою работу?
Моя усмешка была единственным возможным ответом на эти вопросы. Где уж тут ответить, да и надо ли? Печалиться мне не о чем, правда, гордиться тоже нечем — надо сделать, что должно, вот и все. Моя собеседница не могла читать мысли, и я не считал нужным объяснять ей, что значила моя улыбка. Ни к чему было с ней откровенничать, да и вряд ли я мог бы сейчас внятно сформулировать то, что проносилось в моем мозгу.
— Как думаешь, что мне нужно? — с той же ухмылкой спросил я.
Совершенно сбитая с толку дамочка уставилась на меня. Любопытство на ее лице сменилось раздражением.
— Будем или нет? — в третий раз спросила она.
Будем или нет? Это был ее вопрос. Она настойчиво добивалась от меня ответа, как будто это был единственно возможный выбор, как будто кроме этих двух вариантов не существовало никаких других. Если не брать во внимание небольшую кучку софистов, излюбленным делом которых было все усложнять, можно сказать, что для огромного большинства людей все в мире крайне просто и ясно. Гамлет был виртуозом простоты, правда, это далось ему ценой страданий. «Быть или не быть?» — спросил он. И в этом вопрос? Только в этом? Разве все может быть так просто?
Мне было интересно, насколько твердым было решение героя «Вкуса вишни» (так назывался тот фильм, «Вкус вишни») покончить с собой. Быть или не быть? А может быть, он искал кого-то, кто принял бы за него это решение? Может быть, поэтому ему для выполнения его замысла нужен был помощник? Я стал лучше понимать, что к чему в фильме, когда подумал, что герой так тщательно ведет поиски не только для того, чтобы оттянуть время, — он ищет человека, которому сможет доверить свою судьбу. Человека, который бы стал для него судьей, выносящим приговор. Казнить или помиловать. В герое нет обреченности, ведь вероятность того, что он скоро умрет, — от силы пятьдесят процентов. Может быть, режиссер хотел таким образом показать, что те, кто принимают решение уйти из жизни, не делают этого в одиночку?
Но мне грустить нечего. Я же не ищу судью, который будет выносить мне приговор. Я просто выбираю кого-то, кто поможет удовлетворить желание. Причем даже не мое. Всякие там терзания и обреченность не для меня. Так что стоит отбросить эти пустые размышления.
Я долго колебался, как человек, которому впервые выпало принимать трудное решение, и, наконец, кивнул на соседнее сиденье:
— Садись.
Едва заметно улыбнувшись, она села в машину. У нее все написано на лице. Меня тошнило от ее пошлости. Хотя я понимал, что она сейчас испытывает своеобразную гордость. Пусть и неосознанно, но она гордилась своим «профессионализмом». Я не чувствовал себя обязанным выяснять подробности. Молча опустил окно и поехал. Фонари на обочинах дороги проносились мимо, как падающие звезды.
