От автора
Много лет минуло после войны. Но впечатления тех грозных, мучительных, кровавых дней никогда не изгладятся в памяти тех, кто воевал. Страхом и отчаянием, холодом и голодом, ранениями и смертями, мужеством и героизмом, победами и поражениями были наполнены те дни. Вечность была сконцентрирована в четыре года, а то и в минуты, даже в секунды. В мгновения смертельной опасности души обнажались до самого последнего своего нутра. И люди творили невозможное.
Именно на передовой свершается война. И видна она лучше всего из окопа, а не из штабов и политотделов. Любые гениальные замыслы и стратегические ходы полководцев — лишь замыслы и ходы. В реальные дела они воплощались руками и жизнями тех, кто стрелял и побеждал врага на поле боя. Непосредственно победы добывали солдаты и офицеры взводов, рот и батальонов, эскадрилий и батарей. К сожалению, их ратный труд не всегда знали и правдиво отражали в своих донесениях штабы и политотделы, и не только потому, что находились они вдали от передовой.
За 60 лет после войны не один раз менялись оценки трагических событий тех лет. Высказывались различные мнения по поводу наших неудач в первые месяцы войны, замалчивались истинные причины поражений в неудавшихся военных операциях. Не публиковались сведения о потерях в победоносных сражениях. Даже академические издания по истории Отечественной войны грешили субъективизмом, подстраивались под власть имущих. Наиболее правдивым изданием выглядит «Всероссийская книга памяти 1941–1945» (Обзорный том), которую выпустило Военное издательство в Москве в 1995 году.
Лишь в последние десять лет историки и общественность получили много новой, правдивой, ранее неизвестной документальной информации из истории войны. Но все меньше остается в живых непосредственных участников и свидетелей тех страшных событий, и новую, более объективную и реалистическую, основанную на документах и фактах оценку минувшей войне дает поколение историков, которые ее не видели. Однако при любых оценках войны незыблемым должен оставаться непререкаемый исторический факт — героизм советского народа.
Я попал на фронт со студенческой скамьи. Командовал взводом, артиллерийской батареей, дивизионом. Выпало мне пройти большой боевой путь от Ржева до Порт-Артура, через Сталинград, Донбасс, Курскую дугу, Украину, Молдавию, Балканские страны, Будапешт, Вену, Прагу, Монголию и Китай. Сколько смертей пережил я на фронте! Погибших друзей до сих пор забыть не могу. Они — в моей памяти. Живыми — они снятся мне. Война оставила неизгладимый след в моей душе. Вот в своей книге я и старался дать восприятие войны таким, каким оно было тогда, какой испытал ее, более трех лет постоянно находясь на передовой. Я пишу о сокровенном, вспоминаю то, что особенно волновало тогда, но о чем в те времена мы не могли, да и не принято было, говорить и писать. В книге нет художественного вымысла, как нет и цензурных правок. С другой стороны, потребовалось более полувека, чтобы осознать то, что происходило вокруг меня и с нами в те страшные дни.
Уходит из жизни наше поколение фронтовиков-окопников, всех тех, кто видел противника не на штабной карте, а через прицел автомата, орудия, а то и в рукопашной схватке, кто на себе испытал истинную силу врага, горечь поражений и радость побед. И мне, представителю этого исчезающего поколения, хочется донести до молодежи и наших потомков простую и страшную правду о самой кровопролитной в истории человечества войне.
Петр Михин.
Январь 2006
Пролог Тяжело в учении… Июнь 1941-го — июль 1942 года
Героическому, многострадальному советскому народу-победителю посвящаю эту книгу
22 июня
С раннего утра 22 июня 1941 года в Ленинграде стояла удивительно теплая, тихая и солнечная погода. Красота, тишина и спокойствие. Если бы не самолеты. Тревожно ревя моторами, они беспокойно носились над городом. Но люди думали, что идут учения. В мае и начале июня у людей возникало беспокойство: как бы весной война не началась. Но неделю назад, 14 июня, было успокаивающее сообщение ТАСС, что не следует опасаться скопления немецких войск на наших границах, это они прибыли сюда отдыхать перед броском на Англию.
Мы, трое студентов Педагогического института имени Герцена, Леша Курчаев, Витя Ярошик и я, собирались на последний экзамен за третий курс. Общежитие, где мы жили, находилось во дворе института, идти было недалеко. Вдруг из черной тарелки репродуктора громко прозвучал голос диктора: в двенадцать часов слушайте выступление Молотова. Решили задержаться: интересно, что скажет второе лицо государства.
Трагическим, скорбным, дружески-молящим голосом Молотов сообщил о начале войны. Слова Молотова поразили нас. Рухнуло все: надежды, планы, привычный образ жизни, повседневные заботы. Да и сама жизнь уже более не принадлежала нам. То, чего мы более всего опасались, стало зловещей действительностью. Но мы были твердо уверены: враг будет неминуемо и скоро разбит.
Не видя ничего под ногами, мы помчались на третий этаж учебного корпуса. В длинном коридоре находилось человек двадцать студентов. Я громко, на весь коридор, прокричал:
— Товарищи! Началась война с Германией!
Пораженные сообщением, студенты окружили меня и с интересом стали расспрашивать, откуда узнал. Я не успел ничего сказать, как из толпы кто-то с силой потянул меня за рукав. Оглядываюсь и вижу парторга факультета.
— Это что за провокация?! Что вы сочиняете?! — заорал он, крепко удерживая меня за руку. — Да вы знаете, что вам будет за клевету?! А ну пошли в партком!
Тут в другом конце коридора раздалось:
— Ребята! Война! Война!
Парторг бросился на этот крик.
Мы вошли в аудиторию, где шел экзамен по методике математики за третий курс. Пожилой, высокий и худощавый, очень строгий доцент Крогиус никак не отреагировал на наше сообщение о войне.
— Берите билеты, — спокойно и буднично сказал он.
Я подумал: не немец ли он, этот Крогиус, может, и о войне давно знает?
Экзамены мы, все трое, сдали на «отлично». Мне бы только радоваться: это пятая пятерка, теперь мне наконец, одному из немногих, положена стипендия. Уже два семестра я не получал стипендии. Прошлой весной из пяти экзаменов у меня было три пятерки и только две четверки. По немецкому языку преподавательница заранее предупредила: из-за воронежского произношения никогда мне пятерку не поставит. А последний экзамен, по теории функций, сдал на «отлично», но профессор предложил для порядка ответить на дополнительный вопрос. У меня был приступ малярии и температура под сорок. Я попросил отпустить меня с любой оценкой. И он поставил четверку. Меня это не огорчило, потому что общий баланс оценок у меня и без того тянул на красный диплом. Но как я пожалел об этой пятерке в октябре, когда ограничили стипендии, давали только тем, у кого одна треть четверок. Две четверки из шести давали право на стипендию, а из пяти — нет. У меня не хватало одной пятнадцатой балла. Совсем случайно не получил я стипендию и после зимней сессии. Снова пять экзаменов, опять четверка по немецкому. Но у меня была полнейшая уверенность сдать последний экзамен, по философии, на пять. Я единственный в группе одолел «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, профессор только с одним мною вел дискуссии по этой работе на семинарах и обещал пятерку на экзаменах. Но случилось непредвиденное: прибыла комиссия из ЦК партии по борьбе с либерализмом профессоров при выставлении оценок на экзаменах. Профессор испугался и решил подстраховаться: за отличный ответ поставил четверку. В результате я не получил стипендию и во втором семестре.
