FOR THINE IS THE GLORY
В темной тиши неземной,
В яме Вселенной пустой
Звезды по краю горят,
Звезды по краю бегут.
Боги тенета плетут,
Боги добычи хотят,
Боги добычу возьмут,
Боги получат тебя.
Из хиллсдунской «Песни о Бездне»
Гастон мысленно благословил строителей замка и консервативный характер хозяина. Если бы пол был выложен не каменной плиткой, а, к примеру, дубовыми досками, как в домах у соседей, их скрип давно выдал бы начинающего воришку. Очередной занавес закачался не то от сквозняка, не то от его неосторожного движения. Сердце тут же скатилось в самый низ живота, показалось вдруг, что сам мастер вышел посмотреть, кто там крадется между шпалерами. Но мечущиеся тени на ткани были вызваны всего лишь сполохами огня, пробивавшегося в круглые глазки по периметру колпака, которым на ночь накрывали камин. Гастон перевел дух. «Бояться нечего, – мысленно подбодрил он себя, – если мастер застанет меня здесь, он даже не удивится. А я скажу, что пришел взять углей для ночной лампы…»
Он немного постоял, успокаивая сердцебиение, а потом очень медленно двинулся дальше. Еще одна комната осталась позади, теперь от спальни хозяина его отделял только плотный занавес из карской ткани. Набрав побольше воздуха в грудь и стараясь не дышать, юноша приоткрыл его. Гигантская кровать стояла на постаменте, к которому вело аж три ступени, по углам на основательных резных столбах-колоннах возносился к потолку балдахин. Камин и здесь не успел прогореть, в его отблесках вырезанные на столбах морды зверей, казалось, ожили и гримасничают, насмехаясь над незваным гостем. Полог из рытого бархата был плотно задернут по ночному времени, но Гастон предпочел сделать круг и обойти комнату вдоль стены, по самому краю, стараясь держаться как можно дальше от кровати. Замер у хозяйского стола на витых ножках. Сокровище лежало в правом верхнем ящичке, охраняемое одним простеньким замком – владелец никак не мог предположить, что кто-то посторонний способен проникнуть так глубоко в сердце дома. До сего времени во всем городе не находилось достаточно безумного или жадного грабителя, чтобы сунуться в напичканный магическими сторожами замок.
Вор дрожащей рукой вставил ключ в скважину, повернул. Звук открывающегося замка показался оглушительным; он даже болезненно сжался и зажмурился, ожидая, что кара в лице проснувшегося мастера настигнет его немедленно. Но ничего не произошло, лишь бешено стучало сердце. Сообразив, что чудовищный скрежет слышен только в его воспаленном воображении, Гастон снова перевел дух. Теперь оставалось достать драгоценность из ящика и спрятать в карман. Первая часть этого, казалось бы, несложного действия прошла вполне удачно. Деревянный ящик, словно на смазанных салом салазках, мягко выехал из своего гнезда. Внутри, как и ожидалось (сам видел, как накануне хозяин устраивал его в это отделение стола), лежал обтянутый бархатом футляр. Доставать его дрожащими руками не годилось, и Гастон несколько раз до боли сжал и разжал пальцы, да еще встряхнул для верности кистями и лишь потом протянул руку к изящной коробочке. Быстрым движением извлек ее из ящика, положил на стол. Теперь следовало проверить, на месте ли то, ради чего он, собственно, и решился на этот отчаянный поступок. Еще раз, проделав все манипуляции с кистями и снова задержав дыхание, откинул плоскую крышку. На этот раз ударивший в глаза свет не был воображаемым, вор отшатнулся, едва не зацепив низкую скамеечку, на которую его хозяин любил ставить ноги, когда работал за столом. Не иначе Прародительница Неба лично явила милость, не позволив испуганному крику вырваться из горла, а подкосившимся ногам – сбить что-нибудь в комнате.
В футляре на атласной подкладке лежал бриллиант, по форме отдаленно напоминающий сердце. Его бесчисленные грани мгновенно вобрали свет умирающего в камине пламени и отразили, разбрызгав по стенам, мириады световых точек-зайчиков. Прикрываясь ладонью, как от солнца, Гастон другой рукой отпустил крышку. Сияние погасло. Он стер со лба обильно выступившую испарину, сердце бухало в межреберье, словно он только что одолел солидный подъем в гору. Камень еще нужно было извлечь из коробочки, которой полагалось остаться на месте и, пусть ненадолго, отсрочить обнаружение кражи. Юноша ощутил внезапную слабость в ногах, да и в районе живота что-то забурлило, потянуло… «Этого еще не хватало!» – ощутив узнаваемые позывы, испугался воришка. Снова протянул руку к футляру. На этот раз дрожали не только пальцы, все тело охватила паническая трясучка. Он знал, что труднее всего будет заставить себя взять камень в руки. Но такой тошнотворной волны страха, какая накрыла его сейчас по самую макушку, не ожидал. Пришлось отступить от стола. Несколько минут, рискуя быть застигнутым на месте преступления, парень пытался привести в норму дыхание, отирал струящийся по шее и вискам пот. «У меня получится», – как заклинание повторил в тысячный раз, мысленно взывая к образу явившейся ему богини.
В тот раз нарн[1]Хэйворд вызвал его после полудня. Уйти в это время было нелегко: хозяин страдал бессонницей (что не удивительно при его ремесле), подолгу засиживался по ночам в подвале. Потом ложился и спал как раз до середины дня. А после начинались бесконечные вызовы и поручения. Гастон не имел ни минуты покоя до тех пор, пока мастер вновь не запирался в своей святая святых. Но Первый Учитель не стал бы посылать за своим шпионом по пустякам, и он явился в Храм в назначенное время.
– Мы знаем, твой мастер получил заказ. Он нужен нам, нужен богине. Тебе оказана великая честь исполнить ее повеление!
– Но, учитель, – попытался возразить он, покрываясь липким потом от одной лишь мысли похитить у патрона столь ценное изделие, – это невозможно. Я и шагу не успею сделать, как пропажа будет обнаружена.
– Ерунда, – отмел возражения нарн, – ты три года живешь в его доме и смеешь говорить, будто не знаешь всех запоров и ловушек?
– Знаю, но… – Гастон и сам понимал, что говорит неубедительно. Как объяснить Первому Учителю, что он попросту умрет от страха, прежде чем прикоснется к запретной вещи?
– Ты должен принести его до того, как явится заказчик, – не терпящим возражений тоном заявил Хэиворд. – Зря, что ли, Храм кормил и одевал тебя все эти годы? Ты в долгу перед богиней и нами.
– Я не могу, учитель. – Юноша покаянно опустился на колени. Он благоговел перед старшим служителем прекрасной Ифет, но для того, чтобы взяться за поручение, требовалось нечто большее, чем почтение, – отчаянная храбрость. А ею ученик Небесного Храма никогда не был щедро наделен.
– Ты смеешь отказываться?
Бедняга Гастон, опустив голову, слушал обличающе-грозный голос жреца. И вдруг вместо него по пустому в этот час Храму разнеслось мелодичное контральто:
