Когда совсем не жду я нападенья...
Неизвестный автор.
1
Легкий ветер шелестел в ветвях Лисьей дубравы. Уже темнело, и древний тракт, тянувшийся через огромную пущу, притих, словно сонная змея. По дороге ехал одинокий путник. Его лошадь устало брела, сам он, похоже, дремал в седле, изредка вскидывая голову, чтобы осмотреть путь. Чуть позади рысил мул, навьюченный поклажей.
Перед тем как въехать в пущу, всадник остановился. Лисья дубрава пользовалась недоброй славой. Об этом его предупредили в придорожном трактире, что остался позади. Пышнотелая черноглазая хозяйка очень уж уговаривала его остаться ночевать, намекая на ночлег в ее мягкой постели. Если бы не обет целомудрия, путник бы, возможно, остался. Но его ждала столица, ждал отец и гвардейская кираса, что была обещана уже тогда, когда он только появился на свет. Путника звали Элиас Крунос, а его отец Барт Крунос был капитаном королевской гвардии. Элиасу уже исполнилось двадцать лет, и в этом возрасте ему полагалось покинуть родную усадьбу и стать гвардейцем, а после смерти отца — занять его место капитана. Так было всегда. В свое время Барт Крунос сменил своего отца, а тот — своего.
Элиаса готовили к службе в гвардии с самой колыбели, обучая боевому искусству, умению ездить верхом, закаляли и не жалели розог. Причем руководила этим процессом мать Элиаса, грозная хозяйка Осенней усадьбы — госпожа Юлия Крунос. Благодаря жесткой системе воспитания Элиас вырос здоровым и сильным, статным, широкоплечим молодцем. Неудивительно, что хозяйка трактира «Счастливый Путь» столь жарко дышала ему в ухо; когда уговаривала остаться ночевать. Элиас и вид имел приглядного деревенского парня: светловолосый, кареглазый, с открытым широким лицом, темными бровями и густыми ресницами, как у девушки. Но до вступления в гвардию и получения первой похвалы от Короля Элиасу было положено воздерживаться от всяческих контактов со слабым полом, от употребления веселящих напитков и от танцев. Таков был обет всякого, кто готовился вступить в гвардию Его величества. Элиас строго соблюдал правила, особенно после того, как матушка поймала его на сеновале Осенней усадьбы со своей горничной. Последовала бурная разборка, и после нее будущий гвардеец отлеживался в своей комнате, примачивая синяки и ссадины...
Как говорилось ранее, Элиас, прежде чем въехать в пущу, сперва подумал, правильно ли он поступил, не согласившись переночевать в «Счастливом Пути», но потом, успокоительно погладив свой меч, решительно пришпорил коня. Перспектива встретить лесных разбойников предоставляла ему еще и возможность проверить свои боевые навыки, которые он до сих пор применял лишь на тренировках и в учебных поединках с матушкой или с дружинниками Осенней усадьбы.
Лисья дубрава встретила вечернего гостя суровым шумом вековых деревьев. Элиас настороженно выпрямился в седле — дальше дремать было бы опасно. Юноша зорко, как только позволяла сгустившаяся темень, следил за дорогой и окрестностями, держа руку на рукояти доброго отцовского меча. Пока все было спокойно.
Прошло довольно много времени. Элиас не зажигал факела, хотя стало совсем темно: из леса огонь легко мог был виден как разбойниками, так и зверьем. Лошадь будущего гвардейца прекрасно понимала, что идти надо по дороге, никуда не сворачивая, и Элиас полностью положился на чутье коня. Мерная, спокойная езда уже успокоила юношу, глаза его вновь стали слипаться, и рука то и дело соскальзывала с оружия.
И в это время на него напали.
Кто-то очень сильный и быстрый одним мощным рывком сдернул клевавшего носом Элиаса за плащ с коня, повалил на землю, пытаясь этим же плащом его обмотать и лишить возможности двигаться. Лошадь юноши испуганно ржала и била передними ногами разбойников, пытавшихся удержать ее за поводья. Сам Элиас ловко вывернулся, кинжалом обрезав свой плащ, вскочил на ноги и выхватил-таки меч. Его кровь забурлила, разгоряченная предчувствием схватки. Вид огромного, широкоплечего разбойника не остановил юношу — он смело бросился на врага и сразу провел целую серию мастерски отработанных фехтовальных приемов. Головорез, пыхтя, отчаянно отбивался устрашающим тесаком, и это подзадорило Элиаса. Однако он забыл одно из главных правил, которые розгами вбивала ему матушка: в бою голова должна быть холодной. Юношеский пыл затмил слабый голос разума и осторожности. Два других разбойника, видя, что их товарищу приходится худо, кинули возиться с лошадью и мулом и бросились на подмогу. Будущую гордость Королевской гвардии просто оглушили дубинкой по голове. Элиас упал, как сноп.
Очнулся юноша, лежа в неудобной позе, со связанными ногами, скрученными за спиной руками и кляпом во рту, в колючих кустах. Видимо, его специально туда положили да еще куртку и рубашку стянули — теперь малейшее движение доставляло сильную боль от шипов. Недалеко у молодых елок горел костер, и возле него три бандита рылись в его дорожных сумках, деля добычу. Они тихо переругивались, кидали друг другу Элиасовы вещи, меняясь. Поодаль, привязанные к дереву, стояли его лошадь и понурый мул.
Элиасу все это, мягко говоря, не понравилось. Он тревожно и отчаянно заворочался, не обращая внимания на то, что покрывается болезненными царапинами.
— Глянь — очухался уже, — сказал один из разбойников, подойдя на шум. — Что будем с ним делать?
— А чего еще? В мешок и утопить — речка рядом, — ответил тот здоровяк, которому посчастливилось испытать на себе фехтовальное искусство Элиаса. — Больно прыткий — пусть остудится.
Разбойники захохотали.
Юноша лишь замычал, выказывая тем самым полное несогласие с таким будущим.
Неужели все? Неужели вот так бесславно закончит свои дни потомок капитанов Королевской гвардии? Элиас отчаянно забился в своих путах, но добавил себе лишь еще царапин. А когда один из разбойников направился к нему, расправляя в руках мешок, юноша взвыл еще громче и все-таки выкатился из кустов.
— Ишь ты! Ишь ты! — возмутились бандиты его прытью и кинулись на Элиаса.
Двое подняли юношу, а третий хотел натянуть ему на голову мешок.
Тихий короткий свист — в горле того, что приготовил мешок, затрепетала тонкая белая стрела с серебристым оперением. Разбойник упал. Двое других кинулись в разные стороны, отпустив Элиаса, и тот, не удержавшись на связанных ногах, рухнул лицом в мох. Перевернулся и тут же увидел, как от такой же стрелы, но пущенной в спину, под левую лопатку, упал второй головорез.
Из густых зарослей сонного папоротника раздался спокойный, показавшийся даже скучающим, голос:
— Не думай бежать, Глен.
Видимо, это относилось к главарю-здоровяку, потому как тот застыл на месте, боясь пошевелиться. Послышалось шуршание папоротников — кто-то из них выбирался. Потом — звук легких, неспешных шагов. Элиас лишь напрягал слух, потому как видеть, лежа на спине с запрокинувшейся головой, было почти невозможно.
