18 декабря 1307 года от Р. Х
Мели Некмансгрундет, Балтийское море
Когда когг[1]Торгейра Плешивого миновал Моонзунд, пошел мокрый снег. Небо затянуло тучами. Такими низкими, что казалось: дотянуться до них можно если не с палубы, то, по крайней мере, с топа мачты. Снасти обмерзали, покрываясь тоненькой, блестящей корочкой. Чтобы подняться по вантам в «воронье гнездо», дозорным морякам приходилось проявлять чудеса ловкости. Цветные паруса промокли и хлопали под порывами ветра, будто старые тряпки.
Зимнее море приветливым не бывает. Серая пена на мутно-зеленых волнах подобна грязи. Стылый ветер срывает с гребней ледяные брызги и мечет их в лица тех храбрецов, что рискнули выйти из-под прикрытия поросших сосняком берегов и глубоких заливов.
Между островами Эзелем и Дагё волны несли топляки и обломки льдин, оторванных от берега. Торгейр не боялся – этот мусор мог быть опасным для рыбацких лодчонок, но его прочный, обшитый «внакрой» когг обращал на них не больше внимания, чем могучий красавец лось на кружащие над ним тучи комарья. Шедшие в кильватере корабли Ресвальда Рваная Ноздря и Эйрика Шило ни в чем не уступали «Бурому медведю». Те же округлые обводы и пузатые борта, вместительные трюмы и широкие паруса, способные ловить малейшее дуновение ветра. Ватаги, поднявшиеся на борт коггов в Ревельском порту, могли соперничать даже с дружинами викингов, некогда бороздившими эти воды. Да и занимались они, если говорить положа руку на сердце, тем же самым. Торговля, перемежаемая с грабежами. Ведь иногда бывает выгодно товар купить, чтобы потом дороже перепродать, но самая высокая прибыль получается, если необходимый для торговли товар удается отобрать у более слабого или нерасторопного купца. Торгейр любил, приканчивая третий бочонок пива в самом дорогом заведении Ревеля «Голова дракона», хвастаться, называя себя последним викингом нашего времени. Его собутыльники, привыкшие пить и гулять за счет грубого, но щедрого капитана, не возражали. А если бы нашелся хоть кто-нибудь, осмелившийся напомнить, что последним викингом еще сто лет назад северяне звали Харальда Сурового, то расправа была бы скорой. Плешивого уважали вовсе не за мудрость и рассудительность, а за умение мгновенно выхватывать нож и бить без всякой жалости.
Подобно пращурам, чьи драккары бороздили омывающие Европу моря, наводя ужас на жителей прибрежных сел и городов, Торгейр решал все возникающие вопросы быстро, раз и навсегда. Он по праву гордился великими предками, грабившими латинян и ромеев, саксов и ирландцев, бодричей и словенов. Сюда, в Эстляндию, они приплыли вместе с датским королем Вальдемаром и обосновались всерьез и надолго. И хотя Датское королевство переживает сейчас нелучшие времена, его мощь по-прежнему устрашает и немцев, и русичей, не говоря уже о диких эстах, ливах и финнах. Есть ли еще на водах Балтики мореходы, способные сравняться с датчанами? Ну, если быть честным до конца, разве только шведы… Ганза? Они сильны мошной, но не оружием. Новгородцы? Эти добрые бойцы, да только числом не вышли. Рыцари-крестоносцы? Отличные воины. Плешивый не хотел бы встретиться в бою с кем-либо из них на суше. Но на море один датчанин стоил десятка братьев-рыцарей.
Не случайно именно к нему обратился посланник комтура Дерптского с предложением, от которого просто невозможно отказаться. Великий магистр Ливонского Ордена, брат Готфрид фон Роге, за полгода перед тем успокоил рижских бюргеров, наголову разбив их с бору по сосенке собранное войско. Отомстив таким образом за погибшего на реке Трейдере предшественника, брата Бруно, за разрушенный Рижский замок Ордена, брат Готфрид обратил взор на юго-восток, где литовский князь Витень начал набирать много воли, в открытую бряцая оружием у орденских рубежей. Для успешной войны нужно золото, много золота. Это понимает всякий, даже не слишком искушенный в воинском деле. Тут дружба с богатым Ревелем могла дать хорошие плоды. Братья-ливонцы зачастили в крепость.
За три дня до Адвента[2]к Торгейру Плешивому подошел человек, закутанный в темный, сработанный из грубого сукна плащ. Широкий разворот плеч и гордый постав спины выдавали в нем военного. Под защищавшим от дождя и ветра одеянием оказалось другое – белое с красным крестом и красным мечом. Ливонское ландмайстерство – с первого взгляда видно. Рыцарь передал поклон от Реймара Гане, которому Торгейр оказывал несколько важных услуг еще до избрания на комтурство. А потом представился, назвавшись братом Генрихом фон Бауштайдом.
– Чем могу служить? – хитро прищурился датчанин, сдувая плотную желтоватую пену с кружки. – По мере моих слабых сил, само собой…
– Брат Реймар помнит тебя, храбрый мореход. Он много раз рассказывал мне о той обстоятельности, с которой ты выполняешь наши маленькие поручения…
«Маленькие? – чуть не полез пятерней в затылок Торгейр. – Ну, если та заварушка, в которой мне пришлось положить лучшего комита[3]и двух проверенных бойцов, маленькое поручение…»
Но вслух он сказал:
– Я горжусь дружбой с защитниками Святой Веры.
По губам рыцаря скользнула презрительная усмешка.
– Брат Реймар не сомневается в этом.
Плешивый ждал, прихлебывая пиво. Показывать любопытство? Да не дождетесь!
– Наше новое предложение сулит немалую выгоду, – вкрадчиво начал брат Генрих. – Конечно, оно будет сопряжено с немалой опасностью… – Крестоносец огляделся по сторонам. – Нет ли здесь лишних ушей? Не лучше ли нам будет поговорить где-нибудь в другом месте?
– К чему? – небрежно бросил Торгейр. – В шумном и людном зале подобраться, чтобы подслушать, труднее, чем в подворотне. Да и холодно там… Просто прикрывайте рот ладонью, брат. Вдруг кто-то из здешних завсегдатаев может читать по губам?
– Хорошо, – кивнул рыцарь. Продолжал, сложив ладони вокруг рта, будто бы хотел выкрикивать слова погромче. – Ты слышал, должно быть, что король Франции, Филипп Красивый, арестовал всю верхушку Ордена бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона[4]?
