Глава I
Полет оказался до приятного скучным, д-р Хорват впервые отважился воспользоваться услугами неамериканской авиалинии и вынужден был признать, что здешние люди – если, конечно, оказывать им помощь – быстро все усваивают. При вылете из Майами вид пилота, которого гораздо легче было себе представить на вершине пирамиды ацтеков, нежели за штурвалом «Боинга», внушал д-ру Хорвату некоторые опасения; но мягкие посадки, поданные на обед гамбургеры и лимонный пирог, а также любезность командира корабля – на довольно сносном английском он сообщал пассажирам то название вулкана, то города и вообще старался держать их в курсе происходящего – быстро развеяли его страхи.
В южной части полуострова Цапоттцлан самолет совершил непредусмотренную посадку, чтобы принять на борт весьма необычного вида даму: маленькую, коренастую, с борцовскими плечами; ей почтительно помогал офицер в военной форме – точной копии обмундирования Военно-Воздушных сил США. Дама выглядела так, словно явилась прямо с какого-нибудь народного праздника, и сильно смахивала на замотанного в красную и зеленую парчу, перевязанного разноцветными ленточками индейского идола; на голове у нее красовался один из тех необыкновенных серых фетровых котелков, лицезреть которые д-р Хорват уже имел удовольствие, листая туристические брошюры. Черные как смоль, тщательно заплетенные в косички волосы свисали по обеим сторонам неподвижного терракотового лица – абсолютное отсутствие какого-либо выражения на нем основательно напоминало полное отупение. В руках она держала, очень элегантную кожаную сумку и жевала жвачку. Стюардесса почтительно шепотом пояснила, что сеньора – мать генерала Альмайо и направляется в столицу на ежегодную встречу с сыном. Миссионер знал, что авиакомпания – собственность Альмайо, и к неожиданной посадке отнесся благосклонно.
Рядом с ним сидел смуглый молодой человек в элегантном костюме голубого шелка с широкими накладными плечами; он постоянно улыбался, выставляя напоказ замечательный набор золотых зубов. По-английски он почти не понимал, и проповедник решил опробовать на нем свое зачаточное знание испанского. Похоже, молодой человек был артистом, гражданином Кубы и направлялся в столицу для работы по приглашению. Когда же д-р Хорват попытался выяснить, в какой именно из областей благородного искусства юноша применяет свои таланты, его сосед, кажется, смутился, произнес какое-то английское слово, похожее – странное дело – на «супермен»; миссионер, хотя так ничего и не понял, с удовлетворением кивнул головой и дружески улыбнулся – молодой человек в ответ тотчас раздвинул пухлые губы, меж которыми вспыхнуло золото.
В эту страну проповедник направлялся впервые, причем в качестве личного гостя президента – тут его называют lider maximo. Хотя д-ру Хорвату было всего тридцать два года, он являл собой одного из самых выдающихся деятелей Церкви и был известен далеко за пределами Соединенных Штатов как неутомимый и вдохновенный борец с врагами Господа.
Своей популярностью, влиянием, которое он оказывал на толпы людей, обращаемых им в веру, он был обязан прежде всего, разумеется, необычайной силе своей веры, но еще – он это знал и не стыдился этого – некоему личному магнетизму, так же как и своей внешности, весьма отличной от того, что люди привыкли видеть за кафедрой, за что и получил – хотя вовсе к этому и не стремился – прозвище «белокурый архангел». Иногда ему ставили в упрек его show-manship, умение организовать настоящий спектакль, артистизм и «беспрестанные поиски драматического эффекта»: ему доводилось проповедовать, стоя посреди боксерского ринга, дабы подчеркнуть, что с Демоном он ведет самый настоящий бой. Такого рода критика не слишком его заботила: законность метода воздействия на воображение признавалась во все времена и всеми ветвями Церкви; свидетельством тому служит явление Папы Павла VI в качестве «паломника мира» Организации Объединенных Наций. Д-р Хорват не видел никаких оснований оставлять преимущества в этой области за католиками. Бывший чемпион университетской команды по регби, дважды признанный All American, в своем протестантском крестовом походе он проявлял тот же динамизм, ту же волю к победе и ту же хватку, что прежде позволили ему стать одним из самых воинственных нападающих Соединенных Штатов. В конце каждого собрания, когда он в тишине – аплодисменты грянут потом – выпрямившись во весь рост, стоял, еще дрожа от сказанного, а руки его, словно крылья, были распростерты над тонувшим во мраке зрительным залом, от которого его отделял свет прожекторов, мужчины и женщины выходили из толпы, поднимались на сцену и, окружив его, преклоняли колена и участвовали в церемонии клятвы: они клялись самоотверженно, самозабвенно служить Истине Господней. Он вполне мог сказать о себе, что тоже стал своего рода lider maximo в той беспрестанной борьбе со злом, которую вел.
Газетных вырезок у д-ра Хорвата было больше, чем у великих кинозвезд. В статьях, которые он внимательно прочитывал, следя за реакцией противника и его лакеев, хватало и желчи, и сарказма, и ядовитых насмешек. Оскорбления миссионер сносил равнодушно: даже сам Господь не был защищен от хулы. Лишь результат имел для него значение. А ведь и месяца не прошло с тех пор, как, проповедуя в нью-йоркском Polo Grounds, он пережил момент настоящего триумфа: публика была многочисленнее, чем во время матча Петерсон – Кассиус Клей, а сбор оказался самым высоким за всю историю Grounds. Он становился самой большой звездой box office своей страны.
Д-р Хорват ежегодно приносил Церкви около миллиона долларов, свободных от налогов: вся сумма полностью шла на благотворительность. А сам получал не больше обычного пастора. На протяжении двух лет одно крупное рекламное агентство заботилось о том, чтобы его имя стало так же привычно людям, как кусок хлеба на столе. Разве Истина не есть продукт первой необходимости, и стоит ли сомневаться в целесообразности использования современных способов для обеспечения ее распространения? Безусловно, и речи не может быть ни о каких сравнениях завоевания душ с захватом рынков сбыта, но в этом одержимом жестокой конкуренцией мире лишать Господа советов ведущих специалистов в области воздействия на толпы людей было бы ошибкой. Нельзя и мысли допустить о том, чтобы бросить ЕГО один на один с противником, да еще с руками, связанными цепью условностей и предрассудков минувшей эпохи. Истину не должна постигнуть судьба маленьких семейных предприятий, вынужденных прозябать и хиреть из-за своей безвестности или неумения приспособиться.
Подчас, когда в какой-нибудь телестудии его причесывали и подкрашивали, ему случалось чуть-чуть пожалеть о том, что он не принадлежит Католической Церкви: в темно-синем костюме и неброском галстуке он был похож на актера во время репетиции шекспировской драмы. Он завидовал епископу Шону из Чикаго, появлявшемуся на экране во всем великолепии созданного Римской Церковью платья: с пришествием эры цветного телевидения эффект, производимый католиками, стал еще заметнее. Ему не нравилось цветное телевидение: чернобелое было драматичнее и куда больше соответствовало характеру борьбы между Добром и Злом.
