1
«Все-таки не зря наши технари едят свой хлеб и запивают – интересно, чем они запивают вообще-то? Ну, наверное, тем же, чем и мы, грешные. Не зря. Каждый новый кораблик – штучная работа, все умнее и сноровиcтей становятся машины. Если уже и сейчас без нас могут обходиться, то завтра нашего брата вообще будут отправлять на пенсию сразу после рождения, чтобы своей суетой не мешали прогрессу. Вот к чему мы идем, братцы. Но не пришли еще. Так что ты уж не взыщи, вирт-кап, придется тебе некоторое время побездельничать, хотя это тебе, знаю, что нож вострый, но уж потерпи. Потому что ты у нас – существо законопослушное и нарушать что-либо себе не позволяющее. А тут мы таким методом ничего не добьемся. Придется преступать. Ты этого не умеешь. Зато я смогу. Потому что правила и установления, которых тебе вменено строго придерживаться, придуманы людьми, а они – мы – до сих пор для тебя высшая инстанция, хотя, думаю, и ненадолго уже. Я же и сам человек и цену нам знаю, а также знаю и то, что все придуманное одним человеком другой может, а иногда и просто должен обойти, поскольку обстановка того требует. Как вот сейчас, например. Так что еще раз приношу извинения – и на этом кончаю этот с тобою диалог, даже не диалог – говорю-то я один, а ты помалкиваешь в тряпочку. Все, отбой!»
Так рассуждал Генус Тавров, командир-пилот-механик-экипаж дальнего всестихийного разведчика класса «Триолет», а вернее, даже не рассуждал, а просто позволил струиться потоку сознания, мысленно обращаясь к виртуал-капитану «двойки», перед пультом которой лейтенант и сидел сейчас. Не потому, что это являлось частью какого-то ритуала: извинение перед кораблем за то, что выключаешь его из системы управления и берешь все на себя, – такого ритуала вовсе и не было, еще не придумали. А сейчас следовало просто выключить свое сознание из этого самого процесса управления и целиком положиться на рефлексы, выработанные годами операций и тренировок. Оценивать рассудком каждое свое действие на сей раз означало бы встать на верный путь к неудаче: сейчас все маневры были темповыми и задержка хоть на долю секунды привела бы к срыву. Так гимнаст на перекладине не может в верхней точке «солнца» задержаться, чтобы подумать над следующим действием: оно либо продолжается по автомату, либо происходит падение, провал. Действовать не размышляя, а здравый смысл тем временем пусть занимается чем угодно – вспоминает давно читанные стихи хотя бы, разговаривает с компьютером, не рассчитывая на ответ, или пытается сообразить: а не забыл ли он полить цветы перед уходом из дома или, что скорее всего, опять забыл. А глаза, руки, ноги, а главное – твой микрокомпьютер, твой верный мик, работают в нужном темпе, выполняя задуманное действие.
А действием этим был лихой и правилами строго-настрого запрещенный маневр выхода из Простора не то что на минимальном расстоянии от намеченной к обследованию планеты, но буквально почти на ее поверхности, даже не в верхних слоях атмосферы, а в плотных, нижних, на такой высоте, на какой летательный аппарат уже начинает посадочный маневр. Но выход этот был нужен вовсе не для посадки: финишировать на этой планете Тавров вовсе не собирался, хотел лишь совершить один виток – и снова уйти в Простор, оставляя тех, кому придется стать свидетелями такого хулиганства, в глубокой досаде. Маневр этот был нужен лейтенанту по нескольким причинам.
Первой из них было, как ни странно, сохранение собственной безопасности: выйди он в обычное пространство, он был бы заблаговременно замечен, и сразу же были бы приняты меры для его уничтожения.
Думать так заставляла судьба одного корабля – «Инспектора трасс» с четырнадцатью членами экипажа, – о факте гибели которого (и, по всей вероятности, которых) при невыясненных обстоятельствах стало известно буквально вчера. Это, собственно, и заставило теллурианское начальство отправить разведчик в ту же область пространства – на сей раз лишь с одним человеком, для уменьшения риска.
Небесное тело, около которого – или на котором – погиб «Инспектор», было одним из множества мертвых, непригодных для жизни окраинных планет и вторым за короткое время, где стало происходить нечто непредусмотренное и необъяснимое, а именно – возникновение жизни, ничем вроде бы не оправданное. Изменения начались явно не без участия людей, более того – по некоторым признакам, именно людьми были инициированы благодаря каким-то новым возможностям. Эпохально! Но творцы чудесных преобразований явно не хотели не только вмешательства посторонних в начатый ими процесс, но даже их присутствия в пространстве, на расстоянии, с которого можно было бы вести наблюдение за происходящим. А в случае когда кто-нибудь пытался посягнуть на это стремление преобразователей к уединению, они шли на все, вплоть до уничтожения нарушителя границ, ими самими установленных. При этом кем были эти «они», до сих пор оставалось неизвестным: никто не спешил объявить себя чудотворцем.
Но при таком маневре, к какому сейчас готовился, еще находясь в Просторе, Тавров, никто – ни люди, ни автоматика – не успел бы даже сообразить, что, собственно, происходит, и тем более – нацелить и использовать средства уничтожения. Так что у корабля-нарушителя были все шансы ускользнуть если не незамеченным, то во всяком случае непораженным.
Такой была первая причина. А вторая являлась, собственно, основной целью задуманного действия: во время облета – зафиксировать на видеокристаллах все, что попадет в поле зрения аппаратуры, в первую очередь – изменения, происходящие на поверхности, далее – технические средства, которые, несомненно, должны были там появиться для этого самого преображения и которые, как надеялись на Теллусе, можно будет потом идентифицировать, выходя таким путем на их изготовителя, а от него, по торговым каналам, в конце концов и на тех, кто применяет их в этих вот операциях. И наконец, поскольку погибший «Инспектор» успел сообщить о том, что на поверхности планеты находился в то время корабль, сейчас можно было надеяться если и не застать сам корабль, то хотя бы обнаружить место его посадки и взлета и снять его характеристики, по которым впоследствии станет возможным определить не только класс, но, если повезет, и название корабля, а также (уже вернувшись в Простор) выяснить его маршрут, поскольку в узлах сопространства (как до сих пор официально именовался Простор) каждый маневрирующий корабль определенным образом меняет физику этого узла и след этот сохраняется, хотя и не вечно, но на время, достаточное для его фиксации. Именно такими делами занимался обширный отдел Службы – Космическая разведка. А всестихийный разведчик принадлежал как раз этому отделу и был оборудован аппаратурой для анализа – если и не фундаментального, всестороннего, то, во всяком случае, позволял получить основные характеристики определяемого корабля в экспресс-режиме. Таким был смысл экспедиции.
…Тавров невольно вздохнул: последние секунды перед началом маневра, сумасшедшего выхода из Простора на грани катастрофы, истекали; их не хватило бы даже на то, чтобы еще раз проверить, хорошо ли включился его персональный мик, который, собственно, и будет вести операцию – потому что мик лучше знал о лейтенанте все, включая быстроту реакции и скорость выполнения нужных действий. Контроль за состоянием пилота осуществлялся им с предельной точностью, поскольку он как-никак был внутри этого пилота; и кроме того – мик знал все касающееся операции, вирт-кап же – нет, вводить в него всю информацию начальство не сочло нужным. Вообще доверять компьютерам тайны, полагали некоторые, в том числе и генерал Службы Иванос, было делом опасным и ненадежным. И вот…
