За то несчетное количество лет, которое прошло с зарождения человечества, его отношение к неизведанному и непонятному окружающему миру менялось не единожды. Древние тщетно пытались понять природу погодных явлений и стихийных бедствий, но когда-то испуганный грозой первобытный человек, от ужаса не понимая, что творит, вдруг выскочил из пещеры и стал метаться, заламывая руки, а гроза именно в этот момент взяла и стихла, и затем пошла себе далее, поигрывая клубящимися завитками мрачных туч. А человек, обнаружив, что не менее, чем он, напуганные громом и молнией соплеменники изумленно взирают на него как на великого укротителя небесных сил, решил, что он действительно справился с могучей стихией. Ну если даже и не справился, то понял, что попытаться подчинить себе грозу куда безопаснее, чем охотиться с дубинами и кольями на разъяренного ударами и уколами мамонта.
Так рождался практический разум.
С развитием цивилизации следить за природными катаклизмами и загадочными явлениями стало главной обязанностью шаманов, колдунов, волшебников, а извлечение для себя, что гораздо важнее, невиданной доселе пользы, ограниченной лишь фантазией трактователя этих явлений и событий, — их главной привилегией. Ведь каждый смертный, не умудренный магическими знаниями и пониманием природы напастей, желая оградить себя от неприятностей, выбирал наиболее легкий путь — задобрить и подкупить специалиста, и пусть уж он волнуется о том, чтобы ничего не произошло.
Но время шло, и колдунам стали верить меньше. И могло ли быть иначе, если, получив полную чашу даров, знаменитый на всю округу шаман обещал исполнить, что требуется, а у просителя вместо долгожданного сына опять рождалась дочь, урожай загубил град и былая мужская сила неостановимо шла на убыль?
Постепенно место шаманов и колдунов заняли новые предсказатели, так называемые ученые, которые, заменив пляски с бубном разрисовыванием бумаги формулами и имея более высокий уровень развития, объясняли происходящее гораздо проще. При этом стороннему наблюдателю формулы казались теми же магическими рунами, но ученые полностью снимали с себя ответственность за результат, и разгоряченные очередным несовпадением клиенты уже не могли должным образом покарать нового прорицателя. С другой стороны, ученые не получали таких дивидендов, как их рисковые предки, поэтому нисколько не смущались, что многое из того, о чем они вещали населению из репродукторов и с экранов телевизоров, не понимали и сами. Тем не менее свое дело делали.
И, внимая их гласу как голосу цивилизации, человек мог убедить себя, что странная возня в коридоре — это результат борьбы кошки с мышью, решившей поразмяться и заодно полакомиться перед сном. И для него уже совсем стало неважно, что у него отродясь не было кошки, потому что в их присутствии он обычно чихает, как истинно городской житель, привыкший лишь к нефтяным запахам — от пластмассы до бензина. Важно лишь убедить себя, что произошедшее — случайный отзвук того, что в действительности не может произойти, и можно спать спокойно. И люди ложились спать, уверенные, что события, пугавшие предков, — выдумка, предназначенная лишь для того, чтобы заполучить побольше: природных даров, если ее поведает шаман, молитв и смирения, если об этом расскажет священник, или просто денег, если причину страхов развеет психотерапевт.
Потом опять все изменилось, и о магических кругах, аномальных зонах и летающих тарелках закричали с разворотов газет. С абсолютно той же целью: теперь то, о чем раньше шептались, не веря в официальную трактовку, выглядит лишь аргументом в пользу покупки газеты с манящим заголовком и ярко выделенным текстом: «Сегодня ночью тысячи людей подверглись загадочному, необычно интенсивному излучению из созвездия Дракона. Вслед за метеорным дождем теперь на Землю льются Х-частицы, способные вызвать необратимые последствия в организме, из-за чего человек может приобрести новые, до сих пор не объясненные традиционной наукой способности, при этом теряя...» И все в таком же духе, но читатель, покупая газету и демонстративно морщась при виде кричащих заголовков, стал надеяться, что при подобном стечении обстоятельств уж он-то точно ничего не потеряет. Зато слабое, почти невысказанное желание позволит ему навсегда отделаться от школьного друга, грузчика из ближайшего магазина, который периодически занимает у него деньги под чрезвычайные обстоятельства, а потом, напившись, спит у себя в подсобке, либо от босса, который уже давно обещает уступить ему свое место, ссылаясь на усталость или грядущее повышение, либо хотя бы от тещи. Тещи, которая, невзирая на его довольно приличный заработок и солидное положение, при каждом удобном случае замечает, что без ее дочурки Томочки, которая когда-то, иссыхая от любви, отдалась ему, он был бы, самое большее, предпоследним человеком на земле. Правда, никто уже и не вспомнит, что в тот вечер кавалером Томочки мог быть любой, если бы все, кроме него, по счастливой для них случайности, так не перепились. Но это, разумеется, мелочи.
То, что обычно случается, — случается с совершенно незнакомыми людьми и со страниц газет выглядит очередной байкой, цель которой — развлечь своего постоянного читателя. Но и в этих статьях рассказчики темнят, описывая точку отсчета, с которой их жизнь стала коренным образом отличаться от жизни остальных. Обычно она, эта точка, прячется за фразой: «Не знаю, с чего все началось, но, когда я очнулся... », как будто они пугаются воспроизвести в словах события того дня, когда заметили, что возврата назад уже не будет. Возможно, боятся, что, найдя точку отсчета, они снова вызовут всю цепь невероятных и в большинстве случаев неприятных событий. Я лично думаю, что едва ли. Такое обычно не повторяется, хотя бы потому, что ткань мироздания, за которую им посчастливилось заглянуть или шагнуть, хоть и обладает некоторой гибкостью, но непрозрачна и крепка. И тогда остаются лишь два варианта: шагнув за нее, остаться там навсегда либо, заглянув на мгновение, если вас съедает уж слишком сильное любопытство, быстро втянуть голову обратно, чтобы потом долгое время наслаждаться воспоминанием, жалея о том, что не рискнули увидеть больше.
Все это кружилось в моей голове, пока я, допускающий все, о чем академики (самый верхний известный мне ранг шаманов) строят гипотезы, оставляя право существования доселе невозможного, смотрел на то место, где еще совсем недавно стоял телевизор. Да, всего лишь минуту назад, сидя с банкой пива в руках, я наблюдал, как наши футболисты в очередной раз показывали, что в этом виде спорта нам далеко как до европейцев, так и до азиатов. То, что сначала я воспринял как следствие опустошения очередной банки пива (кто говорит, что пиво не считается алкогольным напитком для умеющих пить, тот очень даже не прав), на самом деле оказалось абсолютно реальной девочкой, с любопытством глядящей на меня из клубящейся темным туманом дыры на том месте, где раньше была моя старенькая «сонька».
— Сидишь? — спросила она и легонько покрутила единственную сережку в форме какого-то колючего бутона.
— Сижу, — понимая всю нелепость происходящего, ответил я.
— А между прочим, наши ваших и в хвост и в гриву.
