Глава 1
Мэри
Синсайбаси просыпался для ночных трудов, металлические ставни с громыханием ползли вверх, жесткие метлы нещадно царапали тротуар. Праздные гуляки и проститутки шатались по улицам, в окнах ресторанов бизнесмены и служащие корпораций изучали меню, а юные прогульщики из соседних школ слонялись по округе, убивая время до темноты. Закат окрасил окаймленное антеннами и рекламными щитами небо кроваво-оранжевым цветом.
Здание, в котором я работала, было расположено в самом грязном углу района развлечений. Наш сосед снизу – повар ресторана, где подавали жаренных на гриле угрей, – ссутулился в дверях, зубочисткой выковыривая грязь из-под ногтя большого пальца. Мы кивнули друг другу. Вывеска караоке «Большое эхо» замигала, а флуоресцирующая пальма под ней тихо загудела.
Лаунж-бар «Сайонара»[1]был пуст. Над пустой сценой и танцполом струилось едва различимое бормотание «Шпандау-балет». Желтый свет низко висящих абажуров с кистями заливал столики, придавая атмосфере интимность. Пол раздевалки усеивали туфли, журналы и испачканные помадой смятые салфетки. Блузки с пятнами пота под мышками свисали с прогнувшейся вешалки. Елен стояла перед мутным зеркалом, припудривая мешки под глазами. Мы обменялись в зеркале улыбками и помахали друг другу руками. Обернувшись к ней спиной, я стянула футболку и джинсы и забросила их в угол. Затем застегнула молнии на черной юбке длиной по колено и топе с блестками, который мне одолжила Катя.
Елена подвинулась, уступая место перед зеркалом.
– Симпатичные блестки, – заметила она.
– Еще бы. Такое только сюда и надевать. Как дела?
– Как обычно. Встала в семь, собрала Ёдзи и Томо, затем прибиралась за ними обоими…
Маленькая, изнуренная жизнью Елена видела в жизни только мрачную сторону. Она приехала в Японию с дипломом преподавателя английского для иностранцев и четырехмесячным контрактом. Прошло шесть лет, и Елена превратилась в японскую жену, мать пятилетнего сына, женщину, готовую предъявить чужой стране длинный список обид. Елена заставляла меня чувствовать себя юной и легкой, словно обломок кораблекрушения. Я смотрела, как она накладывает тени и подводит карандашом веки.
– Ты слышала, что случилось со мной прошлым вечером? – спросила Елена.
– Угу, вот подонок. Таким только намордник надевать.
Прошлым вечером клиент спустил петлю на ее колготках, а затем принялся засовывать сотню йен Елене под платье, якобы на новую пару. Елена сказала, что ее колготки стоят больше ста йен. Тогда клиент разорвал колготки на другой ноге и засунул Елене под платье еще сто йен.
– Когда я пожаловалась Маме-сан, она посоветовала мне смотреть на жизнь с юмором.
– Отвратительно.
– Еще бы. В конце месяца ухожу отсюда.
– Вот и правильно.
Вот уже два года я слышу от Елены разговоры о ее скором уходе, однако, могу поспорить, она будет работать, когда обо мне здесь давно уже забудут.
Руки Елены тряслись, карандаш провел неровную линию.
– Вот черт. Подай салфетку… Сначала я уйду отсюда, а потом разведусь с Томо.
– Угу, – буркнула я, совершенно не расположенная слушать рассказ о ее семейных неурядицах.
Мы рассматривали свои отражения в зеркале. Я накладывала бледно-фиолетовые тени, а Елена красила губы ягодно-красной помадой.
– А чем ты сегодня занималась?
Сегодня я проснулась у Юдзи около двух. Мы попытались встать, но постель под нами проваливалась словно зыбучий песок. Там мы и оставались весь день, сплетясь телами и губами, в комнате с задернутыми шторами и бубнящим на заднем фоне телевизором, перекатываясь от одного края кровати к другому. Подозреваю, что до Юдзи в моей жизни существовало что-то еще, но, встретив его, я позабыла обо всем.
– Так, ничего особенного, – ответила я.
Елена в зеркале застегнула золотые сережки и усмехнулась.
Я уже трудилась в баре, когда появились другие девушки. Юкико уговаривала меня поменяться сменами – в следующий четверг ее дружок играл со своей командой в метро. Мэнди хвасталась татуировкой цвета хны возле пупка, которую сделала в Бангкоке. Катя опоздала – она влетела в бар, на ходу жуя картошку фри. Волосы забраны назад шелковым платком, из-под полы пальто с искусственным мехом торчат худенькие икры. Катя улыбнулась и чмокнула меня в висок, обдав ментоловым сигаретным духом.
– Жуткий топ. Рада, что избавилась от него.
– Ценю твою искренность.
– Где ты сегодня?
– В баре. А ты?
– Караоке. Господин Трясучка отмечает свой девяносто седьмой день рождения. Махнемся?
Я с кислой улыбкой отвергла предложение. У господина Трясучки болезнь Паркинсона – все-таки иногда Катя бывает очень жестокой. Она сузила глаза и, вонзив зубы в очередной ломтик, отправилась в раздевалку. Все мы здесь готовы насмерть сражаться за работу в баре – смешивай себе напитки весь вечер, и никто не достает нудными разговорами. Посетителей еще не было, и я нарезала лимон, бездумно пялясь в телевизор. Показывали «Шоу супермоделей». Наш клавишник слег с желудочным гриппом, и Мама-сан переключила телевизор на большой экран. По этому кабельному каналу с утра до вечера крутят одну и ту же программу – супермодели кошачьей походкой вышагивают по. подиуму. У всех моделей узкие бедра и лебединые шеи. Мама-сан ничего не делала просто так. Надеялась, наверное, что мы подсознательно переймем плавные, скользящие движения. Зря: нам, неряшливым, зажатым девушкам со следами помады на передних зубах, такое не грозит.
Первым посетителем сегодня был господин Ямамото, глава фирмы, офис которой располагался в небоскребе Умеда-Скай. Вместе с приятелями он уселся за столик рядом с автоматом по продаже сигарет и принялся крутить шеей, выглядывая меня. Когда-то господин Ямамото подарил мне сумку от Гуччи: темно-красная кожа, золотая застежка, которая защелкивалась с восхитительным щелчком. Мне пришлось отдать ее Кате, потому что Юдзи терпеть не может, когда я беру подарки от клиентов. Сумка была наградой за то, что я постоянно подыгрывала ему водном бесконечном спектакле. Хотя господин Ямамото знал английский весьма поверхностно, ему нравилось поражать коллег по бизнесу своей языковой эрудицией. И на сей раз он подозвал меня, представил друзьям, и мы принялись болтать.
– Мэри, в твоей стране есть суши?
– Есть, в японских ресторанах и иногда в супермаркетах.
– Вот как! А в твоей стране зима холоднее или теплее?
– Такая же, наверное.
И прочее в том же духе. Все это время друзья господина Ямамото восхищенно цокали языками и восклицали: «Ай да Ямамото-сан! Как он хорошо говорит по-английски!» Ямамото всегда приходил с новыми зрителями, поэтому никто из них даже не догадывался, что мы, как заведенные, повторяем всякий раз одно и то же. Сегодня я разлила мартини, и мы снова отыграли перед восхищенными зрителями нашу пьесу. Впрочем, на сей раз Ямамото во внезапном порыве вдохновения заменил суши на «лифт». Он победно хрустел оливкой и выглядел страшно довольным собой. Под конец Ямамото сунул мне банкноту в тысячу йен и шепнул, чтобы я не делилась с другими девушками.
