От автора
Рождество, пожалуй, единственный праздник, который воспринимается каждым человеком по-своему.
Для меня — это краснощекая тетя Молли из Мичури с большой сумкой мандаринов, которая приезжает в мой дом каждый год накануне Рождества. Она светится, как розовые гирлянды на елке, и так же пыхтит у камина, как курица в духовке. И еще, конечно, дядя Бакли из Тарантеллы. Без него никак. Он так громко поет свои песни все праздники, что, когда уезжает, в доме долго стоит звонкая тишина и кажется, что чего-то не хватает. Не хватает задора дяди Бакли, его усов, на которых всегда остаются хлебные крошки, бархатного тембра его голоса. И я знаю, что когда у меня появятся дети — а к тому времени дядя Бакли полностью поседеет и его и без того большое пивное брюшко, похожее на футбольный мяч, спрятанный под рубашку, станет еще больше, — он вполне сойдет за Санта-Клауса. И будет веселить моих детей. А дядя Бакли любит веселиться. Дай ему волю, так он весь квартал на уши поставит.
А бабуля Мари Андре Элизабет... Этой крошечной пожилой женщине нравится, когда ее называют полным именем. Она всегда таскает с собой маленькую сумочку, которую сейчас принято называть клатчем. Однако в ее молодости эту вечернюю сумочку звали просто кошельком. И Рождество не Рождество, если в доме нет бабули Мари Андре Элизабет и ее прелестной сумочки, которой столько же лет, сколько ее обладательнице. И когда бабуля достает из своего кошелька тщательно выглаженный утюгом доллар и протягивает его мне, сразу хочется улыбнуться и обнять ее. Не за доллар, нет. Доллар тут ни при чем. Хочется обнять эти маленькие хрупкие плечики за старание бабули и ее умение всегда следовать своему стилю. Когда мне будет тридцать... или даже тридцать пять, бабуля снова подарит мне хрустящий доллар, а потом сделает невозмутимое лицо и скажет громко-громко, чтобы все вокруг слышали: «Потрать эти деньги с умом!».
А брат Сандерс? Да без него не обходится ни один зимний праздник! Он как юла вертится возле каждого и говорит без умолку. Иногда он начинает раздражать и хочется сказать ему, чтобы он немного успокоился. Но если Сандерс сомкнет свои тонкие, словно две красные ниточки, губы и сведет пушистые брови, которые и так срослись на переносице, то это будет не Сандерс, а кто-то другой.
Кстати, Сандерс не любит дядю Бакли. А все потому, что они оба хотят быть в центре внимания. И когда дядя Бакли из Тарантеллы начинает заводить свои песни, а Сандерс в это время не успевает закончить рассказ, начинается что-то феерическое. Каждый из них, как разъяренный петух, увидевший своего конкурента, начинает пыхтеть, пыжиться и кричать во все горло. Остальным смешно, а им обоим не очень.
За два дня стены моего дома, подушки, постельное белье, одежда успевают впитать в себя запах Рождества. Диван в гостиной пахнет мандаринами, которые непрестанно жует тетя Молли. Я не сержусь на нее за то, что она любит прятать кожуру любимых фруктов под подушки. Не сержусь на деда Алекса за то, что он прожигает сигарами мои белоснежные занавески на кухне. Не расстраиваюсь, когда Сандерс проливает вино на ковер, а дядя Бакли пытается взорвать все фейерверки прямо на крыльце, не закрывая входной двери, и поэтому разноцветные огоньки долетают и до прихожей, где у меня стоит высушенная цветочная композиция, немного подгоревшая еще с прошлого Рождества.
Я люблю эти дни, когда вся семья приезжает в мой дом. Тихая гавань превращается в шатер Шапито. И я рада этому, потому как остальные триста шестьдесят три дня я буду снова ждать Рождество в полной тишине и спокойствии.
Это мое Рождество. Это мои любимые люди. Мои традиции. Моя любовь к ним.
Как же хочется, чтобы и следующее Рождество мы были вместе...
Эта книга — мой рождественский подарок, вам, дорогие мои.
Жду на следующее Рождество!
Ваша Элен Кэнди.
1
На календаре канун Рождества. И это чувствуется. Из радиоприемника льются песни, и кажется, что на фоне мелодичных голосов исполнителей звенят бубенчики с упряжки Санта-Клауса.
На улице огромные пробки. И поэтому весьма ощутим запах выхлопных газов, когда выходишь из магазина, в котором все пропитано ванильным дымком зажженных ароматических палочек. Морозный воздух вместе с неприятным запахом гари сразу врывается в ноздри и заставляет вернуться в реальность. Поднимая шарф практически до глаз, чтобы не обветрить губы на холодном ветру, люди спешат в соседние магазины.
Проходя мимо кафе, можно остановиться и разглядеть через окна, которые уже успел залепить сказочным узором мороз, сидящих за столиками посетителей. Одни пьют грог. Другие греют руки, обхватив прозрачные кружки с глинтвейном. Кто-то потягивает кофе. И у всех разные лица.
Вот женщина у окна. Она сидит одна и пьет кофе с коньяком. Опустив глаза, она о чем-то думает, как будто просматривает в мыслях весь прошедший год. День за днем, кадр за кадром.
Эту пятидесятилетнюю женщину зовут Пейдж Джус. Она работает костюмером в театре на Белл-стрит. Если бы я не знала ее, то никогда бы не подумала, что она мастерски владеет своей творческой профессией. На ней черное пальто из плотного кашемира. Рядом на столике лежат перчатки темно-коричневого цвета. На шее развязан шарф из темно-синего мохера. Пуговицы на пальто расстегнуты, и виден темно-зеленый джемпер, обтягивающий ее фигуру.
У Пейдж черные с сединой волосы, подстриженные чуть ниже ушей.
Глаза темные, как пальто, как перчатки, как ее кофе в чашке. Может, и жизнь у нее такая же темная, без ярких красок?
К Пейдж подошла официантка, девушка лет двадцати. И Пейдж улыбнулась ей. Если бы я не была знакома с этой девушкой, то все равно догадалась бы, что молодая особа дочь дамы, пьющей кофе.
Они похожи как две капли воды. У Мэган такие же губы сердечком, черные волосы и карие глаза.
И еще Мэган никогда бы не села во время рабочего дня за столик к незнакомому клиенту. А Мэган села и взяла Пейдж за руку. Та поправила дочери белоснежный воротник на форме и очень ласково улыбнулась. Однако улыбка появилась только на губах, глаза по-прежнему оставались задумчивыми.
Пейдж и Мэган о чем-то поговорили. Потом девушка встала со стула, пододвинула его к столу, взяла в руки пустую чашку из-под кофе и направилась к барной стойке.
Пейдж застегнула пальто, завязала потуже шарф, помахала дочери перчатками и вышла из кафе.
Сегодня они решили справлять Рождество вдвоем.
Тем временем возле кафе «История», из которого только что вышла Пейдж Джус, остановился некий Кэмерон Хантер. Он подставил ладони в форме лодочки к окну и, прижавшись к ним лбом, заглянул внутрь заведения. Потом он улыбнулся, посмотрел на часы и перешел на другую сторону дороги. Кэмерон похож на француза. Почему-то, когда я слышу слово «француз», передо мной всегда всплывает образ Кэмерона Хантера. Но Кэмерон не француз. Пускай у него нос с горбинкой, близко посаженные черные глаза, темные кудрявые волосы, которые даже при короткой стрижке умудряются виться. Бакенбарды на широких скулах и тонкие губы. Еще у него ямочка на подбородке. Не скажу, что это основной признак французов, но все-таки... Кэмерону очень идет эта ямочка. На нем длинное пальто с высоким воротником. Сейчас во Франции такая мода. Но еще раз повторюсь, Кэмерон не француз. Он из Иллинойса. И он никогда не был во Франции за свои сорок лет. Он родился в Иллинойсе, вырос в Иллинойсе, а когда заработал первые деньги, открыл свой бизнес и начал путешествовать по Америке.
