Книга ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

Деревья распустили листву еще в конце апреля, и теперь, спустя три месяца, зелени в городе было столько, что это казалось легкомысленным расточительством. Никто не знал, что готовит погода столице осенью, но временами уже начинал поддувать ветерок, на пару градусов ниже стоящей температуры, а потому все были уверены, что будет все-таки не так жарко, как летом. Асфальт дымил с утра, поливальные машины лишь добавляли пару. Словно кто-то брал ковш воды в сауне и плескал на камни. Фонтаны превратились в излюбленное место встреч мам с малышами, а Пушкин тоскливо отдыхал в одиночестве, уже целый месяц не слыша признаний и проклятий. В общем, заканчивалось очередное ненормальное лето.

Ненормальным было все. Потребление спиртного в тридцатиградусную жару, количество инфарктов по сравнению с апрелем, и радовала только мысль о том, что Олимпиаду в Сочи мы все-таки выиграем. Не саму, конечно, а хотя бы право быть причастными к ней больше, чем те, кто ее выиграет. Ненормальной была духота, с которой не справлялись ни кондиционеры, ни антиперспиранты «Леди Спид Стик» с невидимой защитой, гарантирующие отсутствие белых полос, ни боржоми областного розлива. Ненормальным было даже то, что никто не хотел в Италию, там плюс 45. Тот случай, когда в Италию не хочется. В редакции была суета еще больше, чем зимой, и когда Женя вошла в свой кабинет, она снова возненавидела день.

Не успела она поставить сумку на стол, как запиликал телефон. Кто-то видел, как она заходила в редакцию, и, вероятно, решил поздороваться. Но поскольку в принцип ненормальности включалось все без исключения, то звонившим оказался главный редактор.

— Женя, зайди ко мне, — сказал он.

— А где — «Здравствуй, Женя»?

— Заодно и поздороваемся.

Она вынула из сумки телефон, на тот случай, если позвонит тот ненормальный, что достает ее уже целый месяц и просит встречи, подумала, куда можно положить трубку, не придумала, да так и пошла с ней в руке. Сарафан и легкие, почти невесомые босоножки в офисах пришли на смену строгим костюмам, и даже телеведущие в конце лета одеваются так, словно сразу после прямого эфира собираются направиться на пляж. Женя отметила про себя тот факт, что худые мужчины и полные женщины чувствуют себя куда увереннее зимой. Ущербность мужиков и ожирение дамочек скрывают пуховики и пальто. С приближением лета начинается гон. Те и другие хотят прямо противоположного. Была бы возможность, одни забирали бы у других то лишнее, чего им недостает. В Жене лишнего веса не было ни на грамм.

— Привет!

— Привет.

Кто это был, она даже не заметила.

Дойдя до двери главного, она постучалась и тут же вошла. Марат Валентинович Боше сидел в кресле, изнывая от жары. Пиджака на нем не было, и его бы воля, он скинул бы и рубашку, и майку. Да и брюки заодно, оставшись в трусах и босиком.

— Как спала?

— А где — «Здравствуй, Женя»?

— Господи боже… Ну, здравствуй, Женя. Полегчало?

— Значительно.

— Так как спала?

— С каких это пор ты стал интересоваться моим сном?

— Я просто не знаю, с чего начать. — Боше дотянулся до сифона и выстрелил из него струей в стакан.

— Зайти попозже?

— Сиди. Пить хочешь? — он кивнул на сифон.

Женя помотала головой, и хвостик на затылке хлестнул ее по лицу. Так сильно не хотелось пить.

— И правильно. Дерьмо, а не вода. На, смотри, — и Боше, ловко выхватив из кипы бумаг на столе конверт, бросил его перед журналисткой.

— Что это?

— Ты что, читать разучилась?

— Ты сказал — «смотри».

Боше был явно не в духе. Женя понимала почему. Сто килограммов веса при росте в сто семьдесят сантиметров — сущая мука даже в декабре. А за окном лето… Он пил дерьмовую воду и, чтобы было не так обидно, предлагал ее другим.

Развернув конверт и вынув из него лист, она быстро пробежала его глазами.

«Главному редактору „Московского Слова“ Боше М.В.

Прошу прислать ко мне для интервью журналиста.

С уважением, Лисин И.И.»

— Не рассердишься, если я повторю вопрос?

— О Лисине слышала?

— О нем вся Москва слышала. Как до , так и после . Кажется, какой-то олигарх.

— Ну, до олигарха ему, конечно… В общем, в «Матросской Тишине» он. Этого Лисина подозревают в нескольких убийствах.

— Боюсь, что уже не подозревают. Если верить телевидению Москвы, то уже не подозревают, а предъявили обвинение и направили дело в суд.

Пропустив это мимо ушей как малозначимое, Боше с равнодушным лицом поискал сигареты, не нашел.

— Еще вчера за интервью с ним я заплатил бы организатору без раздумий. Но каждый раз, когда намеревался предложить это, всякий же раз убеждал себя в том, что Лисин не потерпит в тюрьме никаких журналистов. А тут нате… В общем, ситуация такова, что без профессионала не обойтись. Я так думаю, что разговор будет интересный, и если мы выхватим интервью с Лисиным, то хороший рейтинг нам обеспечен. Бери все, что тебе нужно, и прямо сейчас отправляйся.

— Марат Валентинович, — опешив, пробормотала Женя, — о каком интервью речь? Ты же знаешь, что нас никто не впустит туда.

— Впустят. Распорядились с Большой Дмитровки. Еще бы, для прокуратуры такой успех… Через неделю-другую ему объявят приговор. Я не знаю, какого черта нужно Лисину от моей газеты, но я точно знаю, что мне нужно от Лисина.

— Почему я?

— Нужен лучший… — Он выпил еще стакан и поставил неподалеку от себя. — А кто у нас лучший?

— А кто у нас по заграницам мотается в качестве специального корреспондента? — напомнила она.

— Трекалов, что ли? — Боше надул и без того пухлые губы. — Я не слишком хорошо его знаю, чтобы поручать серьезное дело.

— И все равно взял на работу.

— Ты знаешь, почему я взял Трекалова на работу. Точнее, почему мне его устроили… Пусть он лучше о колбасных праздниках в Баварии пишет, чем здесь сидит за столом и смотрит в стену.

— Но он же сейчас здесь?

— Да, он здесь. Сидит за столом, повторяю, и смотрит в стену. А муза все не летит. Она его потеряла на полпути в Россию.