1
Ольга Красникова в сердцах швырнула на рычаг телефоннуютрубку.
– Опять? – хмуро спросил муж.
Ольга молча кивнула. Вот уже две недели какой-то человекодолевал их телефонными звонками, угрожая рассказать их сыну Диме о том, чтоони его когда-то усыновили, если Красниковы не заплатят ему десять тысячдолларов.
– Хватит, Оля, надо поговорить с Димой. Нельзя скрыватьэто до бесконечности.
– Да ты что? – всплеснула руками Ольга. – Какже мы ему расскажем? Нет, ни за что!
– Как ты не понимаешь, – разозлился ПавелКрасников, – мы не должны позволять себя шантажировать. Мы же повесим себеярмо на шею на долгие годы. Где мы возьмем такие деньги? А если он и дальшебудет требовать? Из дома начнут исчезать вещи, мы станем экономить на еде и навсем необходимом. И как мы это объясним сыну? Все равно придется рассказыватьправду.
Ольга тяжело опустилась на стул и заплакала.
– Но… я не знаю как… Такой возраст… Ты же видишь, какему сейчас трудно, у него ломается характер. Эта история с джинсами… Как онотнесется, если мы ему расскажем? Паша, я боюсь. Может, не надо рассказывать?
– Надо, – жестко ответил Павел. – И я сделаюэто немедленно.
Он решительно вышел из кухни, оставив плачущую жену водиночестве.
Пятнадцатилетний Дима сидел в своей комнате за уроками.Высокий, нескладный, он со своей длинной, по-детски тонкой шеей и ботинкамисорок четвертого размера был похож на страусенка. Всегда был тихим домашниммальчиком, и вот, пожалуйста, эта дурацкая и совершенно непонятная история сджинсами, которые он пытался украсть в магазине. Попался он сразу же, егосхватили за руку продавщицы, тут же вызвали милицию, составили протокол, апаренька отправили в камеру. Ольга с Павлом подхватились, заняли денег,заключили соглашение с адвокатом, который взялся быстренько вытащить мальчикаесли уж не из уголовного дела, то хотя бы из камеры. Родители долго ломалиголову над тем, что же вдруг случилось с их домашним, тихим и послушным сыном.Сам Димка ничего членораздельного объяснить не мог. Было это четыре месяцаназад, и с тех пор Дима Красников стал еще тише, еще послушнее, даже учитьсястал вроде получше. Похоже, он и сам не понимал, что на него тогда нашло…
Павел решительно вошел в комнату сына и уселся на диван.
– У меня к тебе серьезный разговор, Дмитрий.
Мальчик оторвался от тетрадки и с опаской поглядел на отца.
– Ты, наверное, не знаешь, но у нас с мамойнеприятности, – начал Красников.
– Это… из-за тех джинсов? – робко предположилДима.
– Нет, сынок. Нам вот уже две недели звонит какой-точеловек и вымогает деньги. Большие деньги, десять тысяч долларов.
– За что?! – ахнул Димка. – Вы что,преступники?
– Как тебе не стыдно, Дмитрий, – строго произнесПавел. – Ты и в мыслях не должен такого допускать. Дело в другом. Тыпомнишь, что у твоего дедушки Михаила, маминого отца, был брат Борис Федорович?Он был намного старше твоего дедушки и умер, когда ты еще не родился?
– Да, вы мне рассказывали. Я и фотографии видел вальбоме.
– А ты знаешь, что у дяди Бориса, вернее, у дедушкиБориса была дочка, Вера?
– Да, мама говорила, что она тоже умерла давно.
– Так вот, она умерла, когда рожала сына. Его назвалиДимой.
– Как меня? – удивился мальчик.
– Не КАК тебя. Просто – ТЕБЯ.
Дима нахмурился и сосредоточенно уставился в лежащий передним учебник физики.
– Я не понял, – наконец выдавил он, не поднимаяглаз на отца.
– Твоя мама умерла, сынок, – мягко сказалПавел. – И мы тебя усыновили. Пришло время рассказать тебе об этом.
Дима снова умолк надолго, переваривая услышанное и стараясьне глядеть на Павла. Молчание становилось тягостным, но Красников-старший немог придумать, как его прервать, чтобы не причинить ребенку еще большую боль.
– А мой отец? – подал голос Дима. – Он кто?
– Ну какое это имеет значение, сынок, – ласково сказалПавел. – Твоя мама не была замужем, и твой отец, вполне возможно, даже незнает о твоем существовании. Твои родители – мы, Красниковы. Ты был у нас наруках с момента рождения, ты носишь нашу фамилию, мы вместе прожили пятнадцатьс лишним лет, это ведь немало, согласись. И ты уже достаточно взрослый, чтобыможно было говорить с тобой открыто, не обманывая.
– Значит, я вам совсем неродной? – упрямо спросилДимка.
– Глупости, – отрезал Павел. – Во-первых,Вера была двоюродной сестрой мамы, так что кровное родство у нас есть. Аво-вторых, что такое «родной – не родной»? Родной – это человек, которого тылюбишь, близкий тебе, дорогой человек. А в том, что для нас с мамой ты близкий,любимый и дорогой, нет никаких сомнений. Так что ты в полном смысле слова нашродной сын. И не смей никогда думать по-другому.
– Хорошо, папа, – почти шепотом ответил мальчик.
Павел поднялся. Он был человеком добрым, но несколькосуховатым, и сейчас растерялся, потому что не знал, что нужно делать дальше.
– Тебе, наверное, нужно побыть одному, подумать надтем, что я сказал, – неуверенно произнес он. – А я пойду к маме, онаочень переживает.
Ольга стояла на кухне с опухшими от слез глазами и нервноперетирала полотенцем только что вымытую посуду.
– Ну что? – кинулась она к мужу. – Сказал?
– Сказал.
– И как он?
– Трудно сказать. Думает.
– Но он не плачет? – встревоженно спросила она.
– Кажется, нет.
– Ой, господи, – простонала Ольга, – за чтонам такое испытание! Чем мы провинились? Только бы он сейчас не замкнулся, неотошел от нас, не считал нас виноватыми.
– Ну что ты такое говоришь, – возмутилсяПавел. – Почему он должен считать нас виноватыми? В чем?
– Да разве я знаю? – горестно махнула онарукой. – Разве можно понять, что у них в голове делается?
Она принялась накрывать стол к ужину, достала изхолодильника сковороду с жареным мясом, нарезала хлеб. Через некоторое времяробко сказала:
– Надо звать Димку ужинать. А я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Не знаю. Страшно. Боюсь с ним встречаться. Может, тыпозовешь?
Павел пожал плечами и громко крикнул:
– Сынок! Мой руки и иди ужинать!
