Виктор Гросов
Русь. Строительство империи 5
Глава 1
Я очнулся от сырого холода, который лез под рубаху, будто скользкая змея. Голова раскалывалась, как после доброго удара обухом, а во рту стоял гадкий привкус крови. Темнота давила на глаза. Где-то у стены дрожал тусклый огонек факела, выхватывая из мрака каменные плиты, покрытые зеленоватой слизью. Я лежал на чем-то жестком. Руки шевельнулись, пальцы нащупали холодный камень и я, кряхтя, попытался сесть. Тело отозвалось острой болью. Я стиснул зубы и сел, привалившись спиной к стене.
Рядом кто-то тихо застонал, будто боялся разбудить эту гнетущую тишину. Я прищурился, вглядываясь в полумрак.
Веслава.
Она лежала в двух шагах от меня, свернувшись, как кошка. Ее рука прижималась к боку, а сквозь пальцы сочилась кровь. В этом тусклом свете она казалась черной, густой, как смола.
Чуть дальше, у стены, вытянулся Ратибор. Его тощая фигура лежала неподвижно, грудь еле поднималась — медленно, тяжело, каждый вдох давался ему с боем. Из-под рваной рубахи торчала повязка. Живой, но висит на тонкой нитке.
— Веслава, — я тихо позвал девушку.
Она шевельнулась, подняла голову, глаза ее блеснули в полумраке. Послышался только слабый стон, почти не слышный. Ратибор не отозвался вовсе, только его хриплое дыхание царапало тишину.
Сфендослав загнал нас в эту сырую яму. Я судорожно вспоминал последнее, что помнил. Терем полыхал, варяги окружили, а я полез в ловушку. И вот итог — темница, холод, а мои люди истекают кровью на этом проклятом полу.
Я закрыл глаза, откинул голову к стене, пытаясь собрать мысли. Камень холодил затылок, и это было единственное, что хоть как-то держало меня в сознании. Надо выбираться.
Надо их вытащить.
Один я, может, и вывернусь — зубами прогрызу путь, если надо, — но без Веславы и Ратибора я что? Князь без дружины — как топор без рукояти, тупой и бесполезный. Я стиснул зубы, вспоминая, как огонь лизал терем, как варяги вынырнули из теней, как Сфендослав стоял в пяти шагах, насмехаясь. Он знал все. Знал, куда я полезу, знал, как меня взять.
— Вежа, — буркнул я, не открывая глаз. Тишина. Ни звука, ни шороха, только хриплое дыхание Ратибора да стон Веславы. Я повторил громче: — Вежа, выходи, чтоб тебя!
Воздух передо мной дрогнул. Она явилась. Девушка в кокошнике, но не та, что раньше, с золотыми волосами, как солнечный луч. Теперь волосы ее горели огненно-рыжим. Кокошник сидел крепко, вышитый узорами, которые вились, а платье — с глубоким вырезом, обнимало ее, как доспехи воина. Ее холодные глаза смотрели на меня сверху вниз. Она скрестила руки на груди и молчала, выжидая, пока я сам заговорю.
— Лечи их, — сказал я, кивнув на Веславу и Ратибора. Голос мой был хриплым, но твердым, как удар топора по дереву. — Я заплачу. Они мне нужны.
Она фыркнула, уголок губ дернулся, будто я сказал что-то смешное. Ее звонкий голос резанул по ушам:
— Ты просишь, князь Антон? Просишь, сидя в этой яме, куда тебя Сфендослав зашвырнул? Ты был первым среди носителей. Первым, Антон! А теперь — второй. Вторым стал, княже! Я дала тебе пять дней, а ты три из них пролюбил, да еще и в плен попал. Где твоя хватка? Где тот, кто Переяславец взял, кто Киев пожег?
Эта система слишком многое себе позволяет. Я выдохнул, стараясь держать голос ровным:
— Я еще жив. И Новгород возьму. Но без них — без Веславы и Ратибора — мне не встать. Они мои руки и глаза. Лечи их.
Она наклонила голову, рыжие пряди упали на лицо, закрывая один глаз. Она шагнула ближе, полы платья зашуршали по каменному полу. Она остановилась в шаге от меня.
— Разве есть шанс на то, чтобы за два дня захватить Новгород и стать Великим князем?
Я вскочил, несмотря на боль, которая прострелила ребра. Она не шелохнулась — стояла, как идол, вырезанный из дуба. В горле пересохло, но я выдавил, почти рыча:
— Ты сама мне дала пять дней, Вежа. Сама сказала: захвати Новгород — и будет тебе ранг «Претор». Я еще в игре. Я не сдался. И они, — я кивнул на Веславу и Ратибора, — мои люди. Лечи их, гребанная система, и я докажу, что твоя сила во мне не зря.
Она молчала, глядя на меня снизу вниз. Огненно-рыжие волосы ее чуть шевельнулись, будто от ветра, которого в этой темнице не было. Наконец, она медленно, будто нехотя, кивнула.
— Вот теперь я узнаю того Антона, — улыбнулась Вежа. — Ты упрям, княже, но упрямство не делает тебя первым. Ты был на вершине, Антон, а теперь — второй. Сфендослав обошел тебя.
— Второй или первый — мне плевать, — выдавил я.
Она молчала. Потом медленно, будто нехотя, махнула рукой, и перед глазами моими вспыхнули цифры, выжженные в воздухе, как угли на черном небе: 23 316. Я нахмурился, вспоминая. Она заметила мое замешательство и усмехнулась.
— Было 23 316. А теперь смотри.
Она щелкнула пальцами, и цифры сменились: 13 316. Я моргнул. Десять тысяч — как ветром сдуло.
— Штраф, — бросила она, будто о пустяке речь шла. — Десять тысяч за то, что дал себя поймать.
Я выдохнул, прогоняя злость, что рвалась наружу, как зверь из клетки. Штраф. Десять тысяч. Это больно било, но я еще стоял, еще дышал. Я посмотрел на Веславу — она лежала, едва живая, — на Ратибора, чье дыхание было слабым, как шепот ветра, и понял: без них я точно пропаду.
— Слушай ты, сбрендившая система, — прошипел я. — Ты дала мне пять дней на Новгород. Я возьму город, возьму титул, стану Великим князем Руси. А для этого мне нужны Веслава и Ратибор. Лечи их, чтоб тебя. Это что, получается, что с каждым рангом ты все своенравнее будешь? Да я тогда все буду тратить на развитие своих владений, раз ты так себя ведешь.
Кажется, ее пробрало. Ее голос стал тише:
— Носитель, лечение ваших спутников будет стоить 7 000 «ов» за Ратибора и 5 000 за Веславу
Я быстро прикинул в уме. Двенадцать тысяч из тринадцати с лишним. Останется чуть больше тысячи. Мало, чертовски мало. Я кивнул, глядя ей в глаза:
— Бери. Лечи. Но сделай это сейчас.
Она поклонилась мне. Ух ты! Это что-то новенькое.
Цифры перед глазами сменились снова: 1 316.
Я выдохнул. Она посмотрела на меня еще раз:
