Книга Ладья света - Дмитрий Емец

В красном доме на красной улице жил человек, у которого все было красное: красная шапочка, красная рубашка, красные носки. Он полюбил девушку, у которой все было синее. Синие волосы, синее платье, синий бант. Только нос у нее был красный. За это он ее и полюбил.

Сказка Багрова

Последняя неделя сентября выдалась неестественно теплой. Мать-природа явно что-то перепутала — отдала отделу доставки неправильное распоряжение и завезла в Москву южную осень.

Спустив с подножки мотоцикла левую ногу и поигрывая ручкой газа, Эссиорх стоял в очереди на поворот. Он пропускал ползущие мимо машины и, провожая их взглядом, вполголоса комментировал:

— Василич… Зина… Мустафа… Петя… Коля… Нет, не Коля. Все-таки Соня! И ездит как типичная соня!

Имена были неслучайны и обозначали не только пол, но и манеру езды. «Василич» в классификации Эссиорха был спокойный, грамотно действующий на дороге водитель с большим опытом. «Зина» — дамочка, держащая ладошки близко на руле и смотрящая на дорогу в одну точку, чуть приподняв подбородок. «Мустафа» — горячий джигит, несущийся на обмотанной скотчем тачке и тормозящий пяткой об асфальт. «Петя» — водитель, развозящий мелкие грузы по магазинчикам и бросающий фургон где попало, чуть ли не в арках. «Коля» — новичок-первогодок, поверивший в свои силы и в свою невероятную крутизну. Очень опасный тип, втрое опаснее Мустафы. Ну а «Соня»… с соней все понятно… Ей бы проснуться — и пусть продолжается жизнь!

Наконец в сплошном потоке машин появилась лазейка, и Эссиорх сумел прорваться. Больше его ничего не держало. Хроническая автомобильная пробка центра была мотоциклу не страшна. Эссиорх умело лавировал, пробиваясь к клинике на «Чистых прудах». Откуда-то прилетел желтый лист и залепил хранителю мотоциклетные очки. Эссиорх ловко убрал его левой рукой и зубами закусил черенок так, чтобы лист трепало ветром.

Со стороны казалось, что Эссиорх совсем не нервничает, и он сам тоже так считал, но все же, пока он добрался до места, черенок оказался изжеванным, а он заметил это, лишь ощутив его горьковатый вкус.

Эссиорх оставил мотоцикл у полосатого шлагбаума, приковав его цепью к высохшему дереву, выкрашенному в зеленый цвет. За шлагбаумом начинался длинный, обсаженный тополями двор. Двор имел форму буквы «Г». Вдоль длинной палочки «Г» тянулось старое пятиэтажное строение.

Слово «РОДДОМ» было написано не на нем, а на кирпичной будке охранника, но все равно почему-то все шли не к охраннику, а в пятиэтажку. Должно быть, рожениц вел мудрый инстинкт. Эссиорха инстинкт никуда не вел, но он тоже почему-то направился в пятиэтажку.

В приемном отделении Эссиорха уже ждали. К нему метнулась молодая докторша с обкусанными лиловыми ногтями. Чтобы казаться солиднее, докторша носила узкие очки в тяжелой оправе. Мотоциклетный вид Эссиорха ее несколько смутил, но она защитилась тем, что скрестила на груди руки.

— Ваша жена в предродовой. Вы привезли документы?

— Бумаги! А, ну да, конечно! — Эссиорх опустил на стол тяжелую папку.

Докторша моргнула. Ей казалось, что он вошел в отделение с пустыми руками.

— Да-да, спасибо, тут и анализы, и все… Простите за нескромный вопрос… ваша жена… вы давно ее знаете?

Эссиорх вежливо посмотрел на докторшу. Та смутилась и так ткнула пальцем в свои черепаховые очки, что даже голова немного покачнулась.

— Ваша жена… какая-то немного… Она всегда ест тарелки?

— Что она ест?

— Это было при мне. Печенье лежало на тарелке. Ваша жена взяла тарелку и…

— Улита переживала. Печенье круглое, тарелка тоже круглая. Я куплю вам новую! — пообещал Эссиорх.

Докторша мило улыбнулась, но на всякий случай встала так, чтобы между ней и Эссиорхом оказался стол.

— Понятно. И еще вопрос… Почему она приехала в роддом так поздно?

— Улита собиралась. Грузовик с вещами застрял в пробке.

— Еще немного — и ребенок родился бы в дороге!.. Мы пытались сделать ей укол — у нас вскипело лекарство в ампуле! А ее кожа! Об нее ломаются иглы шприцов!

— Мышцы напряжены… — предположил Эссиорх.

— Где мышцы? В коже?.. Поверьте, я могу отличить! Но главное: у вас какие-то непонятности с личными данными. Биологически — это молодая женщина, а компьютер выдает, что ваша жена… — докторша испуганно посмотрела на Эссиорха и замолчала.

— Да-да, продолжайте! — сказал он ободряюще.

— …умерла сорок лет назад…

Эссиорх с облегчением улыбнулся:

— А, вы об этом! А я уж испугался: что-то серьезное! Да не умерла она! Просто на Лысой горе на нее наложили лунатическое заклятие. Она — в Москве уже — стала бродить ночами и свалилась с двенадцатого этажа на асфальт! Сломала палец на ноге, ей было очень больно, она потеряла сознание, ее посчитали за мертвую и похоронили. А ночью Улита очнулась и вылезла из… Что с вами?

— Ничего… Не могли бы вы подождать снаружи? Я… мне надо идти!

— Я же не закончил!

— Потом… потом…

Докторша тихо попятилась и, защищаясь схваченной со стола папкой, скрылась где-то в недрах отделения. Хранитель улыбнулся. Он давно разобрался, что лучший способ, чтобы тебе не поверили, — говорить правду, и одну только правду.

Эссиорх вышел на улицу. Он так волновался за Улиту, что не мог сидеть и ходил под тополем. Рядом на скамейке помещался небольшой гладковыбритый мужичок, то и дело таинственно подносивший к губам обмотанную скотчем ручку зонтика.

— Не мельтеши, новичок! Голова от тебя болит. Хочешь? — предложил он Эссиорху, протягивая ему зонтик. Хранитель увидел, что к ручке зонтика скотчем примотана бутылка.

— Если будешь брать, не оборачивайся и не смотри на шлагбаум. Он за нами наблюдает. Умный, блин! Тут все умные! Один ты новичок! — зашептал мужичок.

Эссиорх ощутил себя персонажем Франца Кафки: