ДВЕ РЕВЕККИ
М. Кузмин
Повесть
1917–1918
Смерть господина Векина
К. В. Львов, А. Г. Тимофеев
Перед вами неизвестная повесть Михаила Кузмина (1872–1936) — поэта, прозаика, драматурга, композитора, критика, переводчика. Он был известен и популярен при жизни, основательно забыт на протяжении нескольких десятилетий после смерти (главным образом, из-за своей несозвучности «генеральной линии» советской культуры), затем — в годы перестройки и слома советского общества — интерес, не только читательский, но и научный, к личности и сочинениям М. Кузмина вернулся и, будем надеяться, никогда уже не погаснет.
Кузмин был профессиональным литератором, более того, жил, а в конце своего пути выживал во многом благодаря гонорарам, поэтому доля неопубликованных произведений в его наследии относительно невелика. Кузмин почти не писал в стол, во всяком случае, сознательно (если не брать во внимание немыслимую для публикации и постановки в конце 1920-1930-х годах пьесу «Смерть Нерона» и ряд стихотворений советского периода). Таким образом, неизданная повесть «Две Ревекки» есть, в сущности, произведение забытое. Ее беловой автограф находится не в некоем труднодоступном месте, а в личном фонде Михаила Кузмина в РГАЛИ (Ф. 232. On. 1. № 21), в одной папке с другой повестью, давно напечатанной и известной, — «Картонный домик». Правда, это скорее искусственное соединение, дело рук архивистов, — повести были написаны в разное время.
Фактов, связанных с историей текста «Двух Ревекк», очень немного. На титульном листе автором указано время написания повести: ноябрь-декабрь 1917 — январь-февраль 1918. Есть сведения и о перспективе издания — рукописные пометы «Альманах „Эпоха" | Кожебаткин». Здесь фактическая сторона несколько увеличивается.
Александр Мелентьевич Кожебаткин (1884–1942), сын предпринимателя, был одним из незаурядных издательских деятелей Серебряного века. Он организовал издательство «Альциона», был секретарем символистского книгоиздательства «Мусагет» (но не смог, разумеется, избежать конфликта с Эмилием Метнером), участвовал и в других издательских проектах. В ранние советские годы Кожебаткин стал одним из учредителей библиофильского Общества друзей книги. В революционном же 1917 году он задумал выпускать литературный альманах «Эпоха». Первая книга вышла в 1918 году из стен скоропечатни А. А. Левенсона и собрала creme de la creme российской литературы. Согласно Дневнику Кузмина, это произошло в середине апреля (записи от 15 и 16 апреля 1918 г.). В разделе «Поэзия» публиковались новые сочинения Андрея Белого, Валерия Брюсова, Александра Блока, Владислава Ходасевича и В. Ропши-на (псевдоним революционера, одного из временщиков 1917 года, литератора и конфидента Зинаиды Гиппиус Бориса Савинкова). В разделе прозы была беллетристика Федора Сологуба, Михаила Кузмина, Алексея Толстого, забытого Виктора Мозалевского и эссеистика тех же Андрея Белого, Брюсова и философа Алексея Топоркова.
В первую «Эпоху» Кожебаткин взял повесть Кузмина «Шелковый дождь». Она о любви и творчестве: за что любят художника — за него самого или за его творения? О результативности сотрудничества литератора и издателя свидетельствует расписка Кузмина от 20 октября 1917 года в получении гонорара в размере 300 рублей (ИМЛИ. Ф. 189. On. 1. № 7. Л. 7; стоит, пожалуй, уточнить, что в Дневнике поэта получение этой суммы относится к 16 октября). Вероятно, адресованная Кожебаткину повесть «Две Ревекки» могла предполагаться лишь для следующего выпуска альманаха. Как бы то ни было, 29 марта 1918 года в Дневнике присутствует запись: «,Ревекк“ не берут». Вторая и последняя «Эпоха» вышла лишь спустя пять лет, в 1923 году, в усеченном, сравнительно с первой книгой, виде, и никаких текстов Кузмина в ней не было. А еще «Две Ревекки» упоминались как неопубликованное произведение в соответствующем перечне альманаха «Дом искусств» (1921. № 1. С. 75).
С тех пор повесть оказалась в забвении на столетие, пока, в конце концов, не попала в предлагаемую вам издательскую репризу.
В двух словах, сюжет ее составляют описания отношений внутри любовного квадрата (нередкий случай в творчестве Кузмина), трагическая их развязка. Есть и ретроспективная сюжетная линия, повествующая о «другой Ревекке» и ее тетушке Елизавете Казимировне Штабель. Вообще, название повести отражает зыбкость, двойственность содержания. С одной стороны, речь идет о влиянии судеб двух Ревекк на жизнь главного героя — Павла Михайловича Травина (любопытно, что фамилия главного героя «Шелкового дождя» — Лугов). С другой стороны, нельзя не заметить двуличности Ревекки Семеновны Штек, как в ее словах, так и в делах.
Как это часто бывало в творчестве М. Кузмина, на страницах «Двух Ревекк» появляются персонажи, имевшие реальных и узнаваемых (интимным кругом читателей) прототипов. Разумеется, во внешности, пристрастиях и манерах «руководительницы» Травина, Елизаветы Казимировны, увлеченный историей русского символизма читатель признает теософку, конфидентку Вяч. Иванова Анну Рудольфовну Минцлову (1865–1910?). Ее жизни и мнениям посвятил «маленькую монографию» (авторское определение) покойный Н. А. Богомолов. Тайна ее исчезновения остается нераскрытой. До сих пор исследователи и любопытствующие знали только кратко пересказанную версию о самоубийстве Минцловой в водопадах Иматры, упомянутую Кузминым же в «мемуарной» части Дневника 1934 года. В повести Кузмин не только приводит эту версию, но и критически осмысливает ее.
А другого героя повести, Андрея Викторовича Стремина, пожалуй, вполне возможно сопоставить с его «перевернутым» тезкой — юнкером Николаевского инженерного училища, а позднее подпоручиком 18-го саперного батальона Виктором Андреевичем Наумовым. Кузмин был безрезультатно (не считая прекрасных мистических стихотворений третьей части сборника «Сети») увлечен им в то время, на которое пришлось его частое и близкое общение с Минцловой. Здесь стоит заметить, что и Минцлова, и Наумов уже бывали прототипами персонажей прозы Кузми-на: достаточно вспомнить повести «Двойной наперсник» (1908), «Покойница в доме» (1912, публ. 1913). В первой из них, где под фамилией Адвентов выведен и «сопровождаемый выше его юнкером» ее автор, Минцлова является прототипом Ревекки Михайловны Вельтман, 47 лет, а Наумов угадывается в Викторе Андреевиче Фортове, друге Модеста Брандта.
Несколько слов следует сказать о литературном и музыкальном фоне повести. Коротко его можно охарактеризовать как сентиментальный, романтический. Женское имя в заглавии напоминает о героине романа Вальтера Скотта «Айвенго». Ревекка, дочь еврея и специалистка в области фармакологии, вскружившая голову рыцарю-тамплиеру, обвиненная в колдовстве, — представляется нам предшественницей заглавной героини повести Кузмина. Во всяком случае, Стремин и Травин всерьез обсуждают, ведьма их подруга Ревекка или все-таки нет. Также на страницах повести упоминается Е. Марлитт (Марлит) — немецкая писательница Евгения Йон (1825–1887), писавшая под этим псевдонимом. Ее достаточно тривиальные романтические романы пользовались в последней четверти XIX века большой популярностью в Германии, а героинь этих романов неизменно
