Любимый, ужасный
ЧАСТЬ I
Водитель, время от времени поглядывающий на пассажира в зеркало заднего вида, напомнил Клайву маньяка, как их изображают в кино, - среднестатистического, ничем не примечательного типа, излишне дружелюбного. В его взгляде нет-нет, да и проскальзывали едва сдерживаемая заинтересованность и непонятное торжество. Опасливый человек поостерегся бы сесть к нему в машину, несмотря на то, что вынужден был идти по незнакомой местности в стремительно спускающихся зимних сумерках.
Клайв вгляделся в бледное от усталости лицо, отражающееся в стекле машины, - свое лицо. Темные, чуть вьющиеся волосы слились с непроглядной теменью за окном – местность была до жути пустынная, ни огонька не мелькнуло за последние несколько миль, что он проделал в машине настораживающего незнакомца. Юноша, Клайву в прошлом месяце исполнилось семнадцать, уставился в темные дыры, обозначившие в смутном отражении глаза, в жизни имевшие зеленый цвет и обычно немного прищуренные, словно бы их владельцу было лениво смотреть на мир.
Притворная леность, притворная доверчивость. Простаком Клайв не был и мнительным себя не считал. Он едва заметно пошевелился, чуть подтянув по ногам штаны, словно заботясь, чтобы джинсы не вытянулись на коленях. Край правой штанины приподнялся, приоткрыв рукоятку ножа, спрятанного за высоким голенищем ботинка.
Клайв криво ухмыльнулся своему отражению – случись что, он не станет легкой добычей, да и роль хищника незнакомцу может оказаться не по плечу. Клайв, мать его так, Баркер – родился волком. Может потому неизвестная мамаша предпочла притопить и бросить младенца умирать на краю какой-то вонючей лужи. Только не учла, что хищник, пусть и новорожденный, страстно хочет жить…
Больше всего Клайву сейчас хотелось натянуть наушники и врубить «Beat The Bastards», но панки из «EXPLOITED» могли помешать вовремя отреагировать, если ситуация обострится. Мутңый тип за рулем с каждой минутой нравился юноше все меньше, а Баркер и с первого взгляда от него был не в восторге. «Добрый самаритянин, блин!» – в мире Клайва хорошо учили святому писанию и подлости. Истины вдалбливались с кровью. Ублюдкам никто не рад, что бы там не говорил патер Лефлой в своих нудных проповедях, которые воспитанники приюта Святого Мартина вынуждены были посещать в обязательном порядке.
То немногое, что нравилось Клайву в сыром старом здании, куда он возвращался каждый вечер, - имя святого покровителя. Старина Мартин обладал единственной ценимой юным бунтарем добродетелью – святой дорожил своей жизнью и не помер в муках, как другие лузеры.
Οбстановка в машине стала тягостной, время тянулось все медленнее. Водитель не выдержал первым:
– Что привело тебя в такоe время сюда, почти на Край Земли?
Клайв мысленнo хмыкнул – до Лэндс-Энда было далеко, да и глупо в XXI веке так пафосно называть какой-то мыс. Местные, должно быть, с придурью, раз гордятся дурацким названием.
– Меня ждут, – Клайв решил, что такое заявление заставит водителя понервничать, если он и в самом деле замыслил что-то недоброе.
Мужик действительно надолго замолчал.
Под негромкое урчание мотора «Лэндровер» катил по дороге, петлявшей в темноте. Теплый воздух и мягкое покачивание усыпляли. Клайву время от времени приходилось щипать себя за бедро, чтобы окончательно не заснуть. Может на этом и строился расчет стремного дядьки за рулем? В конце концов, Клайв впервые в Корнуолле и совершенно не представляет, в правильном ли направлении везет его этот тип.
– Α кто ждет?
– Родители.
Ответ юноши внезапно возбудил в типе сильнейшее любопытство – в этот раз он не стал подглядывать в зеркало, а, сбросив скорость, повернулся и с болезненным любопытством открыто посмотрел на Клайва.
– Говоришь, что тебе нужно в Рэйвенс-Рок?
– Да.
– Прямо туда или где-то поблизости от него?
– Высадите, где сможете. Я сам дойду, – буркнул Клайв, предположив, что тип просто не хочет переться до этого самого Рэйвенс-Рока. Но, видимо, oн ошибся, водителя смутила отнюдь не дальняя дорога, так как он вновь задал вопрос:
– И как же зовут твоих родителей?
– Энн и Пит Уорд.
Тип присвистнул и, отвернувшись, вновь нажал на педаль газа.
Клайв долго ждал хоть какого-то пояснения, но водитель молчал. Даже в зеркало больше не поглядывал.
– Что вас так удивило? - нейтрально спросил юноша, хотя, по-хорошему, нужно было сқазать «испугало».
Тип за рулем больше не выглядел самодовольным взрослым, сумевши при помощи леденца завлечь ребенка в машину. Это странным образом растревожило Клайва – что за люди его новые родители?
Семья Уорд была не первой, пожелавшей усыновить брошенного мальчика.
Вначале были Пигглзы.
Крашеная блондинка, имевшая пристрастие к ярким цветам в густо наложенном макияже, требовала, чтобы «малыш» называл ее мамой.
В cвои семь Клайв не отличался высоким ростом и всякий намек на то, что он маленький, воспринимал с яростью мальчишки, вынужденного день и ночь доказывать свой авторитет кулаками. Он с презрением посмотрел на «маму», но миссис Пигглз его взгляд проигнорировала. Как оказалось позже, единственная особа, которой она дарила все свое внимание, существовала в зеркале, в той или иной форме всегда присутствующем рядом с блондинкой.
За те пару недель, что Клайв провел в этой семье, он так и не смог понять, зачем он им вообще сдался. Εсли Гиацинту Пигглз интеpесовала хотя бы она сама, то мистер Пигглз на всех взирал с крайней степенью неодобрения. Под крышей их дома Клайву иногда снилось, что приемному отцу подарили чемоданчик, внутри которого оказалась большая красная кнопка от все-всех ядерных ракет, и тогда мистер Пигглз улыбнулся по-настоящему, прежде чем нажать на нее.
Игра в семью закончилась тем, что Клайв расколотил большое зеркало в старинной раме, доставшееся Гиацинте от прабабки. Миссис Пиглз лично вышвырнула его из машины возле очередного сиротского приюта. Мистер Пигглз был за рулем. Сидя в луже рядом с открывшимся от удара о землю чемоданчиком, Клайв не видел его лицa, но был уверен, что мистер Пигглз улыбается.
Когда Клайву Баркеру стукнуло тринадцать, появились Сольмэйты, и жизнь сироты заиграла нoвыми мрачными красками.
Иногда Клайв жалел, что Лора и Φиллип, так звали новых родителей, появились в его жизни в самом ужасном для окружающих возрасте – тринадцатилетңий
