Дмитрий Цымбал-Ерохин
Кошмар лесного края
Тьма скрюченными пальцами тянулась к охотнику. Он сделал робкий шаг ей навстречу, вытягивая свечной фонарь как можно дальше. Тени, возмущенно клекоча, попятились. Охотник сделал второй шаг, за ним последовал третий. Согбенные силуэты нехотя отступали, но держались поблизости. Самому охотнику отступать было некуда — путь вел вперед, под своды алого леса, через зловонное гниение его обитателей. В едком свете мелькала осклизлая плоть, поблескивали язвы, ставшие урочищами личинок. Почти сразу мужчину окружил рой докучливых мух, которых горбатые тени таскали за собой. Летучие гады в стремлении перебраться с больной плоти на здоровую, лезли в уши и ноздри, щекотали кровоточащую рану на щеке и разрезанное ухо. Охотник терпел, старательно выбирая место для шага. Если он споткнется о корень или ухаб, упадет и свет погаснет — ночные кошмары заберут его душу.
Позади пылал пожар, впереди — расстелилась лесная тьма. Оба направления казались скверными, любой бы предпочел избежать выбора между ними, но у путника выбора не было. Из зарева за спиной вырвался вопль. «Это сделал я», — думал охотник с ощущением странного смешения ужаса и гордости. Он крепче сжал скользкими от крови пальцами, державшуюся за него тонкую руку. Фонарь торопливо разгонял морок.
* * *
Алой осенью южные леса принимали облик буйного пожара, шелестя и качая красно-желтой листвой на ветру. На поляне перед воображаемым пламенем местная деревушка рассыпала полсотни деревянных надгробий, а её жители прямо на глазах охотника вырыли яму для нового переселенца под землю. Охотник, облокотившись на фонарный жердь, силился отыскать кое-кого в толпе через окуляр старинного бинокля. Серые фигурки жителей Новой Зари провожали соседа в последний путь. Его тихо забрала во сне старость. Многие позавидовали бы такой смерти: те, кто медленно слабеет от голода или морового поветрия, кто становится жертвой разбойников или обедом дикого зверья, а то и вовсе каннибалов. В Диких Землях чаще чем о еде люди могли грезить лишь о легкой смерти. Старика раздели и завернули в древесную кору, одежду и обувь отдали родственникам — в такой глуши расточительно хоронить покойников одетыми и обутыми. А на севере, за пределами лесного края, среди степей громоздились княжеские курганы, в которых властительные мертвецы замирали в одежде, украшениях, с оружием и едой. Даже крестьян хоронили с хозяйственным инвентарем и глиняными горшками. Какие бы выражения лиц нарисовались у жителей Новой Зари, узнай они о таких погребениях? Охотник усмехнулся.
— Чего лыбишься, чужак? Потешаешься над нашей утратой?
Кучерявая женщина незаметно и тихо для своих необъятных форм подкралась к путешественнику. Серый, много раз залатанный балахон, походивший на мешок из-под картошки, ещё большие утолщал ворчунью. Звали её Элиной. Улыбка мужчины скисла.
— Нет, — ответил он, стараясь сохранить невозмутимость серого взгляда после того, как дрогнул всем телом.
Женщина сжала губы и на её пухлых щеках очертились привлекательные ямочки, но буравящий взгляд из-под кустистых бровей отметал к ней всякую симпатию. Под этим взглядом у чужака сильнее заныл больной зуб.
— Высматриваешь шото в свою штуку-дрюку, но я вижу тебя насквозь лучше, — протянула дородная Элина. — И наблюдаю за каждым твоим шагом.
Она говорила правду. Все те два дня, что охотник пребывал в Новой Заре, Элина ходила за ним попятам даже до сортира. И в ночной тишине не стихал шорох её шагов за стенами полуземлянки. Благо хоть в кровать к нему не лезла. Элина не пошла на похороны соседа лишь затем, чтобы таращиться на охотника вблизи, и чтобы тот не взглянул на неё через окуляр бинокля — она жутко страшилась реликвий Старого Мира и подозревала бродягу в чернокнижии, потому и речь у него звучала не так, как у «нормальных людей». Поначалу его это даже забавляло, но скоро осточертело каждый раз перешагивать нож на пороге, который вопреки поверьям, Элина ставила острием вверх.
В Диких Землях одиноких бродяг не любили, а порой неприкрыто страшились. О них ходили сплетни, складывались целые легенды, как о чумных скитальцах, разносящих мор по миру. Охотник привык к предвзятому отношению — чужаку для всех деревень и городов, в которые его заносили потрескавшиеся дороги Старого Мира, но он никак не мог привыкнуть к вездесущей Элине.
— Я скоро уйду, добрая женщина, — произнес он, пряча реликвию из далекого прошлого. — Можешь, кстати, не стоять так близко.
— Не могу, — тотчас ответила Элина. — И не отойду, покуда не узнаю пошто ты явился. Сюда просто так не ходят.
И вновь она была права. В эти леса вообще никто из жителей за его пределами не ходил. Воображение жителей свободных общин и Яковитских княжеств населило южные леса племенами псоглавцев, а сам лес звался Лес-Чудес. В количестве преданий этот край уступал лишь Немому лесу на востоке. Обитатели Диких Земель поголовно ткали легенды как паутину. Мифы множились быстрее кроликов и янтарем застывали в народной памяти, не успев избавиться от предыдущих страшилок. С каждым новым поколением поверья приукрашивались и обрастали новыми подробностями о явлениях, которым не сыскать свидетелей. Вот только странствующего охотника сюда привела простая охота, и призрачная надежда на правдивость легенд о белом олене, за шкуру и рога которого удельные князья, вожди и колдуны вывернули бы из закромов лучшие ценности. В недрах лесного края он не столкнулся ни с гремлинами, ни с лешими, ни с чупакабрами, а вместо псоглавцев встретил людишек, да ещё не таких дремучих, как окружающая чаща. Зато столкнулся с обыкновенными волками, по вине которых потерял ослика с охотничьей поклажей.
Лес-Чудес насчитывал три свободные общины. В верховьях ручья стоял Новый Мартен. Что произошло со Старым и почему Мартен, никто не помнил, да и охотник на пороге зимы в неведомые дали не рвался. А Медовый Городок и Новая Заря соседствовали друг с другом. Медовый Городок охотник посетил первым после потери ослика. Там содержалась собственная пасека. Прознай об этом яковитские князья, завалили бы лесной городишко несметными дарами в обмен на лакомства, или покорили бы их мечом. Там охотник разузнал, что Старая Заря, звавшаяся в ту пору просто Зарей, пошла пеплом по ветру, когда в окрестностях стала твориться чертовщина.
— Ты меня слышишь? — не унималась тучная Элина, от которой охотник спрятался бы в яме старика.
— Угу. Ты начинаешь повторяться, добрая женщина. С первого дня говоришь что-то вроде того, чего не говорил мне только ленивый или немой.
Два лысых брата, Филипп и Трун, забрасывали могилу землей
