Алексей «Ernogon» Шаронов
Дежурный после полуночи
© Алексей Шаронов, текст, 2024
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024
Главное достижение любой цивилизации – её гибель
Глава первая
Всего лишь история
Первые взрывы прогремели 23 мая. Яркие вспышки в небесах в мгновение ока затмили всю историю человечества. Половина мира тонула в огне, а в саду было так спокойно. Ох, мой старый садик: пруд, высыхающий почти до дна каждый июль; яблони, посаженные ещё дедом; выгоревший на солнце домик и просевший в землю сарай. Сколько раз я перелазил через тот дощатый забор, ленясь пройти пару лишних метров до калитки. Сколько раз нырял в кучу скошенной травы у колодца…
Мы не получили никаких известий или оповещений: связь пропала раньше. Обычное дело для глубинки, лишь Ольга Семёновна бродила по улице, ворча, что не сможет посмотреть новости перед сном. Облака отдавали розоватым заревом, ветер резвился среди зарослей борщевика в поле. Соседский мальчишка всё пытался уговорить седого пса вылезти из будки и принести палку. Похолодало. Я отправился в дом, растопил печку и невольно уснул. Назавтра предстояло вывезти старую мебель, вычистить чердак и договориться о перекладке крыши.
Настойчивые удары в дверь вырвали меня прямиком из кошмарного зачёта по фармакологии. Столько лет, а мне всё ещё снятся экзамены. Точнее, снились. Едва продрав глаза и поднявшись с дивана, я щёлкнул выключателем. По-прежнему темнота: электричества не было. К нетерпеливым ударам добавился испуганный женский голос: «Николай, откройте, это Людмила!» Её муж поехал выяснить, почему деревня осталась без света, и вернулся мёртвенно-бледным.
Через четверть часа почти все жители собрались в центре селения – в свете фар стояло около полусотни человек. Кто-то, даже не дослушав о чём говорят, махнул рукой и ушёл домой. Татьяна кричала, что её муж набьёт всем морды за такие шутки. Дмитрий судорожно пытался дозвониться до сына и внуков. Будь на улице светлее, мы бы заметили на горизонте чёрные столбы, устремлённые в небо, словно руки Атланта. Наши склоки и крики прервал армейский бобик с пареньком-рядовым за рулём. Мальчонке едва стукнуло восемнадцать, лишь неделю назад успел дать присягу. Как же его звали… Миша? Митя? Точно что-то на «М». В общем, Миша был единственным в ближайшей части, кто знал здешнюю глухомань и при этом умел водить. Его дыхание было таким тяжёлым и прерывистым, будто бежал к нам на своих двоих. Всё спрашивал, ловит ли у кого-то из нас сеть, чтобы позвонить родителям. Что в действительности произошло, юноша нам так и не сказал: полагаю, он и сам тогда ничего толком не понимал. Нам передали распоряжение об эвакуации и приказали срочно направляться в ближайший пункт сбора.
Полигон, построенный ещё в шестидесятых, встретил меня белыми огнями прожекторов и строгими рядами зелёных палаток. Сотни взволнованных гражданских стояли в очередях, подобно цепочкам муравьёв. Любые попытки разузнать хоть что-то у солдат из раза в раз пресекались заевшей пластинкой: «Проходите на регистрацию, дальше вам скажут, что делать». Тут и там звучали предположения о случившемся: «Да я зуб даю, это Балаковская!» – «Господи, что же теперь будет?!» – «Да у них никогда не хватило бы духу напасть!» Матери крепко прижимали к себе сонных детей, а за проволочным забором скулили оставленные на привязи животные. То и дело подъезжали новые машины, пополняя нашу бетонно-брезентовую колонию. К рассвету она насчитывала уже несколько тысяч человек. Передо мной стоял механик из Сосновки с женой и двумя дочерями, позади – одинокий скорняк с огромным походным рюкзаком, набитым башмаками. Неугомонный был мужик, всё норовил продать окружающим пару оксфордов, несмотря на многократные отказы.
Проведённая на ногах ночь заменила страх усталостью. Даже мальчишки-солдаты еле сдерживали зевоту и, не глядя на подошедшего, монотонно называли эшелон, номер колонны, время отправления и пункт назначения. Прошедшие регистрацию облегчённо выдыхали, ошибочно полагая, что худшее позади. Когда достаточно посветлело, мы увидели вдалеке огромные чёрные облака: одно на севере, пару на юге и почти полностью залитое тьмой небо на западе. Толпа начала сходить с ума, отовсюду послышались вопли и плач. Одни рванули к машинам, другие – в истерике попадали на землю. Кто-то просто безумно визжал и обвинял во всём не менее испуганных военных. Раздались предупредительные выстрелы. Когда беспорядок прекратился, нам наконец рассказали то немногое, что вообще было известно.
Большинство гражданских отправили в Пензу, а меня по долгу профессии – прямиком к ближайшей поражённой зоне, в Тамбов. Красивый был город. Помню, на первом курсе катались туда, в дом Вернадского, а потом ещё у Волка фотографировались – жаль не распечатал. Впрочем, в этот раз до Тамбова мы так и не доехали: всю область уже накрыло излучением. Всего ночь с момента взрыва, а уже двести миллизиверт в час на сто восемьдесят километров вокруг – сунешь нос и получишь лучевую за полдня. Тем не менее я оказался редким счастливчиком с того полигона: Пензу накрыло облаком через трое суток.
Прошла неделя. Почти каждый город превратился в разрастающуюся по карте опухоль. Всё южнее Перми и Нижнего оказалось затоплено радиацией. Мы еле успели уехать на север, попутно подбирая кого только могли по пути. Сперва пытались эвакуировать пригороды, но лишь теряли людей. Ребята уезжали группами по двадцать, тридцать машин и просто пропадали. Излучение напрочь убивало любую связь. Даже защищённое военное оборудование работало чёрт-те как, стоило въехать в зону поражения. На девятый день из Саранска вернулось два автобуса, посланных днём ранее. Они привезли сорок трупов и тридцать одного выжившего. Большинство не дотянуло до вечера. Среди них был Иосиф – слепой старичок, который встретил взрыв на террасе за поливкой цветов. Весь перебинтованный после осколков стекла, лежал передо мной на носилках и не замолкал ни на минуту. Он лишился зрения больше двадцати лет назад, но клялся, что за мгновение до удара видел огромный сияющий шар в небесах, будто «господь даровал людям второе солнце». Говорил, что у нас с его сыном совершенно одинаковые голоса, всё просил позвать того с дочкой. Их тоже привезли, но уже в числе тех сорока. Десятый день стал последним. Радиация пожирала всё вокруг, запирая нас в кольцо. Нужно было либо спасаться, либо оставаться умирать. И мы сбежали, даже не дождавшись находящихся в
