А. БРАГИН
УМОМ И МОЛОТКОМ
*
© ПОЛИТИЗДАТ, 1975 г.
Возвращение в молодость
В молодости все торопят годы. Потому так особенно радостны бывают праздники, которыми отмечаются дни рождения. А когда время человека, как солнце на небе, идет к закату, юбилейные торжества, по крайней мере для самого их виновника, окрашиваются отнюдь не в мажорные, а скорее в элегические тона.
Весною 1959 года Канышу Имантаевичу Сатпаеву исполнилось шестьдесят. Как ни старался он убедить товарищей и родных, что не стоит поднимать юбилейного шума, что он хотел бы сберечь каждый новый день для работы, даже ссылался на некоторое физическое недомогание, избежать громкого празднования своего шестидесятилетия не сумел. Многие газеты посвятйли Сатпаеву юбилейные статьи, не было недостатка в письменных и телефонных поздравлениях.
Каныш Имантаевич досадовал на столь широкое чествование. Но рядом с этим естественным для скромного человека чувством поднимались и другие, тоже вполне естественные, — гордость, удовлетворение, благодарность людям.
С высоты своего шестидесятилетнего рубежа он невольно перебирал в памяти главные события своей жизни. И, как он потом признавался, перед глазами часто вставали картины, видеть которые не мог, но которые вобрал в свою память по рассказам других.
На оборотной стороне обложки Корана, — он помнил эту книгу, единственную в доме до его поступления в школу, — отец, Имантай, записал старательным, но неумелым почерком: год кабана, день такой-то второго весеннего месяца после Науруза, мусульманского новогодья. Это была дата его рождения. Каныш уже подростком узнал, что это был конец XIX века, 1899 год, 12 апреля.
Судя по всему, Имантай был не ахти каким грамотеем. Зря приписывали ему начитанность. И в Омской русско-азиатской школе толмачей он никогда не учился. Хотя легенда об этом ходила по округе. А вот памятью, действительно, обладал превосходной. Любил рассказывать преданья, сказки. Еще Имантай любил напевать под свою домбру баянаульские песни. Низким приглушенным голосом. Каныш Имантаевич ловил себя на том, что и он поет голосом отца.
Был ли он богатым, отец? Дед Каныша, Сатпай, человек властный и оборотистый, несомненно, принадлежал к числу богатых скотоводов баянаульской степи. Имантай же унаследовал от отца малую часть его овец и самую бедную зимовку. Но он был сыном Сатпая, а это в Степи отдавалось эхом богатства и родовитости.
Алиму, свою мать, Каныш Имантаевич, как ни старался, вспомнить не мог. Смутно возникало перед ним белое-белое лицо с большими глазами. И он как бы слышал полузабытое слово: «Гани».
В младенчестве он не был Канышем. Мулла дал ему арабское имя Габдулгани, сокращенно Гани. Канышем стала ласково называть его Нурум, старшая жена отца. Она заменяла мальчику бабушку, а после ранней смерти Алимы — и мать.
В день шестидесятилетия он подумал, что должен еще хоть раз побывать в Баянауле, прикоснуться к полузабытым истокам детства.
Но чаще мысли уносились в Джезказган, в любимейший его край, куда приехал молодым, которому отдал лучшие годы.
Да разве он расставался с Джезказганом и когда-нибудь расстанется с ним? Все самое значительное в жизни было связано с джезказганской степью, с ее речками — Джезды, Кенгиром, Сарысу, с ее взгорьями и горами Улутау.
С трибуны XXI съезда КПСС Сатпаев говорил о развитии производительных сил Казахстана, о его выявленных минеральных богатствах.
В 1959 году Сатпаев получил Ленинскую премию за металлогенические и прогнозные карты Центрального Казахстана, а Джезказган — сердце этого района не только в географическом смысле. Больше шести лет денно и нощно он трудился над картами, без которых теперь уже не может обойтись геологоразведка. И одновременно закладывал основы металлогении.
Тогда, в день своего рождения, он, возможно, уже подумывал еще об одной встрече с Джезказганом. Потом он замыслил ее как объединенную научную сессию по проблемам развития производительных сил родного промышленного района.
Встреча эта состоялась весной 1961 года. К участию в сессии были привлечены ученые Москвы, Ленинграда, Ташкента, Алма-Аты и Караганды. В Джезказган съехались партийные руководители, в их числе тогдашний первый секретарь Карагандинского обкома партии М. С. Соломенцев, хозяйственники, инженеры, геологи.
Сам Каныш Имантаевич подготовил три доклада — о состоянии и перспективах использования минеральных ресурсов, о задачах геологии и об основных элементах металлогении Джезказгана. В одном из этих трех академических выступлений, в которых раскрывалось будущее Джезказгана, он неожиданно для слушателей возвратился в молодость:
— Разрешите мне совершить небольшой экскурс в прошлое. Тридцать три года назад, в январском номере журнала «Народное хозяйство Казахстана» за 1928 год, была опубликована одна из моих ранних работ, посвященная перспективам Джезказгана и его района. Касаясь предстоящего пуска Карсакпайского завода, который, как известно, был первенцем цветной металлургии республики, я писал: «Когда впервые пронесется гудок заводской сирены Карсак-пая над Улутау, то он, несомненно, найдет мощный отклик во всех уголках Казахстана. Одним из усилителей этого «эха» будет даже природная склонность казахов к песнетворчеству. При этом в новых их песнях, несомненно, будут звучать не былые ноты тоски и отчаяния, а другие, полные мощи и отваги. То будут песни нового, нарождающегося индустриального Казахстана». В те дни я был молод и, как видно, имел некоторую склонность к лирике. Но лирика вдохновляется мечтой, зовущей человека на упорный, одухотворенный труд. С такой большой мечтой в душе упорно и одухотворенно работали и работают геологи Джезказгана. Гудок Карсакпая ныне звучит лишь дискантом в сравнении с басовыми гудками Большого Джезказгана; зажглись яркие огни Караганды, Балхаша, Казахстанской Магнитки; над всем Казахстаном звучит сегодня величественная индустриальная симфония труда и смелых творческих дерзаний. Поэтому позвольте мне и сейчас оправдать свою склонность к лирике и закончить выступление выражением глубокой убежденности в том, что строящийся ныне комплекс предприятий Большого Джезказгана является всего лишь первым звеном в цепи наступающей комплексной, еще более широкой индустриализации Джезказган-Улутауского района, которая, несомненно, превратит этот некогда пустынный скотоводческий район в один из ярких маяков коммунизма на востоке СССР.
Сменивший его двадцать лет назад на посту начальника Джезказганской геологоразведочной экспедиции Василий Иванович Штифанов, человек высокий и грузный, под стать Сатпаеву, крепко обнял докладчика:
— Здорово сказал, Каныш. — И тихо, чтобы никто не слышал: — Поедем ко мне, Зоя пироги испекла.
— Выходи, Вася, к машине и немного подожди.
…Город провожал их еще оголенными деревьями. Улицы были очищены от снега, но, когда
