Соф Аман
Сеанс
«Несчастный человек жесток и черств.
А всё лишь из-за того, что добрые люди изуродовали его»
Михаил Булгаков
Дмитрий упал, на обитую чёрным бархатом софу, расположенную подле окна, и сделал долгожданную первую затяжку за весь день. Запрокинув голову, он закрыл глаза, чтобы полностью раствориться, рассеяться и улететь вместе с дымом. За стеклом моросило. Горький аромат отсыревшей земли ударял в голову. Листья давно утонули под толщей̆ грязи и канализационных нечистот, подмываемые бесконечными дождями. Серое небо бесстыдно сливалось с городом. Прохожие поголовно увядали под властью депрессии, вызванной природным умиранием. Солнце давно покинуло санкт-петербургские улицы, и люди призывали всю свою изощрённую изобретательность, чтобы поддержать своё существование. Медвяный̆ аромат настойки баловал своими градусами посетителей̆ бистро, располагавшегося этажом ниже студии месье Романова. Табак, окончательно разморил мужчину и позволил увести его назад к недрам прошлой̆ жизни, от которой̆ он старался убежать. Он вспомнил унылое общество светских снобов. Актеров, критиков и других им подобных, влюбленных в своё непомерное эго. Унылые вечера в шикарных ресторанах. Новые знакомства с человеческой алчностью и жадностью. Бессмысленные разговоры с незнакомцами, не представляющие никакой ценности для ума и уж тем более для сердца. Вечный̆ хаос и суета, разбавленные всеми известными стимулирующими веществами. Еще будучи молодым Дмитрий был абсолютно апатичен к так называемым «сливкам общества». Был послушным сыном и прилежным учеником. С отличием закончил медицинский университет и старался каждый день становится лучше себя прежнего. Десять лет назад, он бы посмеялся, знай, что однажды станет частью этого мира. Сумеречная зона, лишенная человеческого тепла и населённая плутами, жуликами и лизоблюдами.
Как это обычно бывает, череда случайностей привела Дмитрия к ней. Множество необдуманных действий, позволили этому существу сковать его темперамент и принципы. Раболепно сносить все ее выстрелы, длиною в десять лет. Женщина, с которой, наверное, не было ничего общего, кроме сеансов психотерапии, оставь он все как есть и не позволь ей форсировать события.
Голова начала кружиться и в комнату постепенно начал просачиваться образ Элен: её обжигающий взгляд карих глаз; утонченный силуэт, всегда облачный в бархат; темные, цвета вороного крыла, локоны ниспадающие на оголенные участки груди; соблазнительный аромат пачули, пропитавший особенно шею, запястья и их постель.
Элен Романова была безумна красива и в том числе безумна в своей актёрской способности путать подмостки с собственной жизнью. И это, пожалуй, было самым невыносимым.
Месье Романов отчетливо помнил привкус метала их первой встречи. Элен в своей изящной манере, впервые постучавшая в его дверь, поразила Дмитрия до глубины души своей самоотверженностью к профессии. Сперва он предположил, что это игра, где она, выбирая персонажей из своего репертуара, входила в его дверь, дабы еще раз ощутить прелесть зрительских симпатий. Позже эти встречи перерастали в глубинный анализ пережитых крушений не сколько ею, сколько ее героями. Уже на финишной прямой Дмитрий окончательно убедился, что ее страсть к изощренной системе Станиславского была не третьей симфонией Рахманинова, a скорее ахиллесовой пятой. В редкие моменты эту женщину можно было наблюдать без маски. Однако в эти мгновения ей часто овладевало безумие. Элен могла быть угрюма и апатична. Страшна в ярости, громя всю квартиру. Но особенно пугающей она становилась, когда денно и нощно проводила на полу, всматриваясь в собственное отражение в зеркале и выискивая за ним что-то большее чем она сама, что-то потустороннее, нереальное. Лечение никогда не помогало, сколько бы Дмитрий не умолял позволить ему помочь. Все было насмарку.
Он открыл глаза и глянул на столик, всматриваясь в напечатанный накануне выпуск. «Надеюсь ты теперь счастлива!» — подумал он, смотря на кричащий заголовок газеты La Mode с фотографией Элен в компании светловолосого юноши. На столике подле дивана кучей взгромоздились и другие издания, также неустанно напоминавшие об их разводе. Несправедливые обвинения во лжи и изменах, которых на самом деле никогда не существовало. Постоянные намеки на физическое насилие и тиранию, вдохновленные биографией Ланы Тернер.
Он поднял очередной желтушный выпуск, чтобы еще раз посмотреть на ее руки. Элен прекрасно сложённая и изящно вымазанная макияжем красовалась на постели. Рука эстетично прикрывала правый глаз, демонстрируя на левом слезы пополам с тушью. Месье Романов поежился, вспомнив, что эти самые руки оставили множество ссадин на его лице. Что ему было еще поделать? Таков был век, в котором жил Дмитрий и таков был он сам. Общество было решительно не готово принять жертву домашнего насилия в лице мужчины.
Это было не важно! Дмитрий не намерен был забирать лавры у Элен. Она всегда стремилась получить главную роль. Всегда жаждала выгодно лечь под свет софитов. Он мог бы сносить тысячи укоров от толпы, лишь бы не думать. И что еще хуже, осознавать свою беспомощность, когда не можешь помочь дорогому тебе человеку.
Проще было бегство — развод стал выходом. Три месяца назад, одним сентябрьским утром Дмитрий испарился из её жизни, освободив ей сцену. Эта женщина мечтала быть жертвой и месье Романов больше этому не препятствовал.
Он открыл глаза и медленно обошел взглядом комнату. Теперь он был равнодушен ко всему. Хотя кабинет был довольно милым, но ничто здесь не напоминало о мужчине. Элен заинтересовали эти высокие потолки с двумя большими французскими окнами. Она посоветовала расположиться на левом берегу. Ее обнаженное тело когда-то располагалось на этом персидском ковре: мягком и приятном. Низкий стол, втиснутый меж оконными рамами и софа для пациентов, отличались плавностью форм. На стене прямо над софой висела удачная копия Густава Климта «Юдифь и голова Олоферна», которую она привезла со съёмок в Венеции. Не раз она становилась напротив портрета, представляя себя Анной фон Мильденбург, по слухам изображенной на полотне. Из Нью-Йорка Элен привезла оригинал портрета «Валли Нойциль», авторства Эгона Шиле, подаренного местным нефтяным магнатом в качестве комплимента за постановку на Бродвее, в котором участвовала мадам Романова.
«Да, — подумал Дмитрий. — Единственный выход, это оставить все».
Развод был концовкой долгого и мучительного романа. Он желал навсегда разорвать тонкую нить, связавшую его не только с Элен, но и с признаками ее эфемерного общества. Месье Романов был чрезвычайно уверен в своем решении покинуть город, чтобы больше не сталкиваться с призраками прошлого. Призраками, норовившими выскочить из самого темного уголка, чтобы разорвать и искалечить оставшуюся плоть от его сердца.
Подле софы располагался маленький журнальный столик, по форме, напоминавший бочонок. На ровном срезе стояла рама с фотографией
