Посвящается Джону Гриву из Скотланд-Ярда.
«Возникла всеобщая паника, множество возбужденных людей твердили, что зло вновь посетило этот мир».
ГЛАВА ПЕРВАЯГОСПОДИН НИКТО
В понедельник 6 августа 1888 года в Лондоне наступил праздник. В городе царил карнавал, на котором можно было развлечься всего за несколько пенни.
Колокола Вестминстерского аббатства и церкви Святого Георгия звонили весь день. Корабли стояли разукрашенные флагами, а пушки палили в честь дня рождения герцога Эдинбургского. Ему исполнилось сорок четыре года.
В Хрустальном дворце чинно шла своя программа: органный концерт, затем выступление военного оркестра, «чудовищное разнообразие фейерверков», великолепный сказочный балет, чревовещатели и «представление всемирно знаменитых менестрелей». Мадам Тюссо изготовила специальную восковую фигуру Фредерика II, а также обновила свою знаменитую Комнату ужасов. Кошмары, леденящие душу, были доступны всем, кто мог позволить себе купить входной билет и был настроен развлечься подобным образом. В театре при полном аншлаге шла пьеса «Доктор Джекилл и мистер Хайд». Знаменитый американский актер Ричард Мэнсфилд был неподражаем в ролях доктора Джекилла и мистера Хайда, совершенно очаровав публику, собравшуюся в театре «Лицей» Генри Ирвинга. «Опера Комик» также показала свой вариант пьесы, из-за чего разразился шумный скандал. Театр инсценировал роман Роберта Льюиса Стивенсона, не получив на это согласия автора.
В рамках праздника проводились также выставки лошадей и скота. Торжественно было объявлено о снижении цен на железнодорожные билеты. На рынке в Ковент-Гарден продавались шеффилдские тарелки, золотые украшения, драгоценности, поношенная военная форма. Если кто-нибудь хотел в этот замечательный, но буйный день притвориться солдатом, он мог это сделать за совсем скромную сумму. Сегодня никто не задавал лишних вопросов. Фирмы по прокату театральных костюмов наперебой предлагали свои услуги. Вы могли примерить даже форму полицейского, одолжив ее в Кэмден-тауне, всего в двух милях от дома, где жил очаровательный Уолтер Ричард Сикерт.
Двадцативосьмилетний Сикерт бросил неудавшуюся актерскую карьеру ради более высокого искусства — живописи. Он стал художником, гравером. Сикерт учился у Джеймса Макнила Уистлера и Эдгара Дега. Да и сам молодой Сикерт являл собой произведение искусства: стройный, с сильным телом пловца, идеально прямым носом, великолепной линией подбородка, густыми вьющимися светлыми волосами и синими глазами, взгляд которых, казалось, проникал в самую душу собеседника. Его можно было назвать очаровательным, но общее впечатление портил рот. Тонкие губы постоянно кривились в надменной, почти жестокой усмешке. Точный рост Сикерта неизвестен, но друзья утверждали, что он был чуть выше среднего. Фотографии и предметы одежды, пожертвованные архиву галереи Тэйт в 80-е годы, показывают, что его рост составлял пять футов восемь или девять дюймов (172 — 175 см).
Сикерт свободно владел немецким, английским, французским и итальянским языками. Он также достаточно хорошо знал латынь и даже преподавал ее друзьям. Он владел датским и греческим, имел некоторые навыки испанского и португальского. Поговаривали, что он читает классиков в оригинале, но, начав чтение, он всегда бросал книгу на середине. Порой в его квартире валялось около дюжины романов с неразрезанными страницами, кроме последней. По большей части Сикерт предпочитал газеты, желтую прессу и журналы.
Вплоть до самой его смерти в 1942 году его кабинеты являли собой свалку всего, что только печаталось в Европе. Удивительно, как столь занятой человек находил время, чтобы прочитывать четыре, пять, шесть, десять газет в день, но у Сикерта был свой метод. Он не обращал внимания на то, что его не интересовало, — а именно, на политику, экономику, мировые проблемы, войны и на людей. Волновало его только то, что могло как-то повлиять на его жизнь.
Сикерт предпочитал читать статьи о развлечениях, появившихся в городе, статьи художественных критиков, уголовную хронику. Если в какой-то день в печати могло появиться его имя, он первым делом прочитывал все, что писали о нем. Он безумно любил читать письма редактору, особенно те, которые писал сам, подписываясь псевдонимами. Сикерт получал удовольствие от копания в чужой жизни. «Пишите, пишите, пишите! — умолял он своих друзей. — Рассказывайте мне подробнейшим образом обо всем, о том, что вас забавляет, как, где и когда. Рассказывайте мне все последние сплетни обо всех вокруг».
Сикерт презирал высший класс, но сама его жизнь художника невероятно привлекала. Он стремился познакомиться со всеми знаменитостями своего времени — Генри Ирвингом и Эллен Терри, Обри Бердслеем, Генри Джеймсом, Максом Бирбомом, Оскаром Уайльдом, Клодом Моне, Огюстом Ренуаром, Писсарро, Роденом, Андре Жидом, Эдуардом Дюжарденом, Марселем Прустом. Сикерт был дружен со многими членами парламента. Но это не означает, что он действительно знал этих людей. И никто не знал по-настоящему его самого. Включая его первую жену Эллен, которой через две недели должно было исполниться сорок лет. 6 августа Сикерт не думал о дне рождения жены, но вряд ли он мог забыть о нем.
Он всегда гордился своей уникальной памятью. В течение всей жизни он поражал собиравшихся у него гостей, исполняя большие отрывки из мюзиклов и драматических спектаклей. Он мог цитировать по памяти бесконечно. Сикерт, конечно, не забыл, что 18 августа день рождения Эллен и испортить его очень просто. Может быть, он хотел «забыть». А быть может, ему хотелось скрыться в одной из многочисленных снятых им трущоб, которые он называл студиями. Возможно, ему хотелось пригласить Эллен в романтическое кафе в Сохо, а потом оставить ее одну за столиком, а самому отправиться в мюзик-холл и провести там всю ночь. Эллен любила Сикерта всю свою несчастливую жизнь, несмотря на его ледяное сердце, патологическую лживость, доведенный до крайности эгоцентризм и привычку пропадать без предупреждения и каких бы то ни было объяснений на несколько дней, а то и недель.
Уолтер Сикерт был по природе своей актером. Он играл на сцене свой тайной, подпитываемой фантазиями жизни. Ему нравилось незамеченным ускользать на темные одинокие улицы, нравилось чувствовать себя отстраненным в толпе. Он отлично умел имитировать чужие голоса и был мастером переодевания и грима. Его искусство было настолько высоким, что еще в детстве он часто оставался не узнанным соседями и членами семьи.
За свою долгую яркую жизнь Сикерт не раз менял внешность, экспериментировал с бородой и усами, надевал немыслимые, часто придуманные им самим костюмы, делал безумные прически, а порой брил голову. Французский художник и друг Сикерта Жак-Эмиль Бланш называл его Протеем. Сикерт, по словам Бланша, был «гением переодевания, изменения внешности и манеры говорить. Он по праву мог соперничать с самим Фреголи». На портрете, написанном Уилсоном Стиром в 1890 году, у Сикерта совершенно неестественного вида усы, напоминающие беличий хвост.
