Джеймс Шапиро
Один год из жизни Уильяма Шекспира
1599
Перевод с английского Елены Луценко
От автора
1599 год выдался для елизаветинцев непростым — ирландское восстание, новая угроза испанского вторжения, начало рискованной Ост-Индской кампании, мучительное ожидание смены монарха (королева была бездетна). Лучшим утешением для елизаветинцев в ту пору стали театры, и, конечно же, они сразу полюбили Глобус. «Англичане проводят время в театре и там же узнают о событиях заграницей», — писал Томас Платтер, швейцарский путешественник, посетивший Англию в 1599 году и посмотревший в Лондоне несколько спектаклей. Английским драматургам было что сказать зрителю, — а Шекспиру, пайщику Глобуса, в особенности, — именно в это время он обретает творческую зрелость. В 1599-м драматург закончил «Генриха V», написал «Юлия Цезаря» и «Как вам это понравится» и приступил к «Гамлету». Эта книга — о том, что случилось в жизни елизаветинцев в 1599 году и каких высот достиг тогда Шекспир. Творчество Шекспира неразрывно связано с современностью — говорить о его произведениях вне контекста эпохи так же бессмысленно, как изучать елизаветинскую эпоху без шекспировских пьес. Шекспир и его труппа — сами по себе, — «обзор и краткие летописи века» («Гамлет», II, 2; здесь и далее перевод М. Лозинского).
Банальное утверждение, что пьесы следует интерпретировать в контексте эпохи, не вызывало бы вопросов, если бы речь шла о Еврипиде, Ибсене или Беккете. С Шекспиром не все так просто. Лишь недавно его перестали считать поэтом, опередившим свой век и писавшим, по мысли Сэмюэла Колриджа, так, «как если бы он был с другой планеты». А ведь именно такое отношение к Шекспиру укоренилось после издания Великого Фолио. Его составители — Джон Хеминг и Генри Кондел, — современники Шекспира, актеры, работавшие с ним бок о бок, начиная с середины 1590-х гг. Они прекрасно знали, в какой последовательности Шекспир писал пьесы, за исключением разве что самых ранних, ведь большую часть сознательной жизни Хеминг и Кондел отдали шекспировскому репертуару. Тем не менее они все-таки использовали в Фолио жанровый принцип — комедии, хроники, трагедии (при этом некоторые пьесы, например, «Цимбелин» и «Троил и Крессида», явно не вписывались в концепцию составителей). Однако даже внутри разделов составители не задумались о хронологии — к примеру, комедии открываются «Бурей», одной из поздних пьес Шекспира.
Пройдет больше полутора веков, прежде чем Эдмонд Мэлоун, первый исследователь творчества Шекспира, задастся вопросом о хронологии его пьес. Надо сказать, среди шекспироведов до сих пор на этот счет нет согласия, особенно в отношении раннего творчества Шекспира. Если считать Шекспира гением, существующим вне времени, утверждение Бена Джонсона о том, что Шекспир принадлежал «не только своему времени, но всем временам», выглядит вполне закономерным. Но ведь в то же самое время Джонсон называл великого собрата по перу «душой своего века». Джонсону совершенно не казалось, что он сам себе противоречит, — Шекспир вечен именно потому, что затрагивает насущные проблемы современности. Шекспир, разумеется, знал, что делает, — цель лицедейства, писал он в «Гамлете», «держать как бы зеркало перед природой; являть добродетели ее же черты, спеси — ее же облик, а всякому веку и сословию — его подобие и отпечаток» (III, 2).
Исследователей, не связывающих творчество Шекспира с его эпохой, тоже можно понять, ведь нам сравнительно немного известно об этом человеке и его времени. И, тем не менее, чтобы рассказать о творческом пути Шекспира с 1588 по 1613 год (целых двадцать пять лет в профессии!), потребуется не одна книга. Раскроем ли мы когда-нибудь тайну шекспировских текстов? Изучить сотни хроник, пьес, поэм и новелл, которые он прочитал, прежде чем сочинить свои произведения, — задача практически непосильная. О традициях шекспировской эпохи нам также пока известно довольно мало. Меж тем культура елизаветинцев представляет большую ценность — нам в наследство достались ее самые разнообразные идеи: от размышлений о природе человеческого «я» и сексуальности до осмысления того, что такое нация и империя.
К сожалению, нам остается лишь догадываться о том, каким человеком был Шекспир. Именно поэтому некоторые литературоведы отрицают, что великие пьесы принадлежат ему, приписывая авторство Кристоферу Марло, Фрэнсису Бэкону или же графу Оксфорду. Все это беспочвенные предположения. Даже если мы мало знаем о Шекспире как о человеке, нам прекрасно известен его творческий путь (этого достаточно, чтобы убедить и самого закоренелого скептика в том, что пьесы написаны самим Шекспиром). Мы знали бы о жизни Шекспира гораздо больше, если бы антиквар XVII века, заинтересовавшийся его биографией, решил поговорить с его младшей дочерью Джудит — в 1662 году, спустя полвека после кончины ее отца, она все еще была жива. Приходской священник Джон Уорд даже сделал заметку в своем дневнике: напоминание заглянуть к ней в Стратфорде, но встреча не состоялась — Джудит умерла, и с ее уходом не осталось никого, кто мог бы рассказать о Шекспире.
В центре моего повествования — судьба драматурга и желание понять, как Шекспир стал Шекспиром. Самый простой ответ, предложенный биографами, таков. Предпосылки развития шекспировского гения — в культурной среде, сформировавшей его мировоззрение. Утверждение весьма расплывчатое, даже если речь идет о таких современных авторах, как Вирджиния Вулф или Сильвия Платт, хотя в распоряжении их биографов и переписка, и дневники, и фотографии. С Шекспиром дело обстоит иначе: он не оставил эпистолярного наследия. К тому же оба изображения Шекспира, дошедшие до наших времен, написаны посмертно. На них изображен человек среднего телосложения, одетый довольно скромно, волосы темные, губы полноватые, большие внимательные глаза, длинный прямой нос и довольно широкий лоб. Однако ни портрет Шекспира на обложке Первого Фолио, ни надгробный бюст в стратфордской церкви, где Шекспир скорее похож на бухгалтера, чем на художника, не открывают нам его душу. Шекспир оценил бы в этом памятнике лишь одно — связь с искусством: в левой руке он держит лист бумаги, а в правой — перо. На всей сувенирной продукции, равно как и на обложках книг, Шекспира обычно изображают таким, каким его рисует наше воображение, — как истинного гения.
Биографам остается только догадываться, какие отношения у Шекспира складывались с семьей, соседями, одноклассниками, друзьями и работодателями. Не
