Василий Розанов
Уединенное. Смертное
© Тесля А. А., вступительная статья, 2018
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018
Андрей Тесля
Интимные до оскорбления
«Почему я издал „Уедин.“?
Нужно.
Там были и побочные цели (главная и ясная – соединение с „другом“). Но и еще сверх этого слепое, неодолимое
Н У Ж Н О.
Точно потянуло чем-то, когда я почти автоматично начал нумеровать листочки и отправил в типографию».
В.В. Розанов. Смертное (1913)
Розанов очень поздно вошел в литературу. Вообще-то это весьма не характерно для России – чаще всего писатели в ней становились знамениты рано, писательство вообще «дело молодое», лишь чуть постарше поэзии. Чаще случалось иное – быстрое начало так и оставалось одним началом без продолжения, либо затем следовало долгое прозябание на задворках литературы. Если канонические ряды классиков демонстрируют нам своеобразный ряд патриархов, то это больше говорит о роли и значении истории русской литературы в национальном пантеоне, чем о реалиях прошлого.
Гоголь проснулся знаменитым в 22 года, выпустив «Вечера…», к 27 он уже автор «Миргорода» и «Ревизора», Толстой в 27 лет печатает «Севастопольские рассказы», сразу введшие его в первый ранг русских литераторов, к тому времени не только успев написать и издать «Детство», но еще попытаться стать сельским хозяином, отправиться вольноопределяющимся на кавказскую войну и испробовать себя в целом ряде попутных начинаний – прежде чем на некоторый, довольно длительный, срок найти себя в литературе. Тургенев, долго считавший, что его подлинное призвание – поэзия, развивается медленнее других, но и его звездный час наступает на 29-м году жизни, когда в «Современнике» начинают печататься «Записки охотника».
Розанов, напротив, вступает в литературу уже весьма зрелым. Правда, в 30 лет он печатает за свой счет огромный трактат «О понимании» (1886), экземпляры которого и десятилетия спустя будет дарить знакомым – обижаясь, что его главный философский текст, к которому он сохранит нежность вплоть до смерти, не находит понимания. «О понимании» осталось непонятным – кажется, несмотря на массу попыток обратного, так обстоят дела и по сей день, во всяком случае читатели и поклонники этой книги исчисляются единицами. С начала 1890-х Розанов находит путь в журналистику – начиная с консервативной прессы, печатаясь в «Русском Вестнике», «Московских Ведомостях», «Русском Обозрении», «Русском Труде» и т. д. Спустя годы он будет вспоминать, как чуть не пропал среди всех этих изданий, едва плативших гонорары, мало кем читаемых – и презираемых «хорошей публикой», в которых невозможно было составить себе имя, а разве что погубить его окончательно. Он служит в Государственном контроле, еле сводя концы с концами и стараясь не думать о будущем своих детей и на что их учить, когда подойдет к тому время. Ему все более тесно среди петербургских «славянофилов»: в то время, как они повторяют старое и – кто удачно, кто нет – устраивают свои дела, он все более задается своими собственными вопросами.
С конца 1890-х его дела идут на лад – приглашение А.С. Суворина перейти в «Новое Время» для него спасительно, более чем на десятилетие он окажется избавлен от материальных забот – благодаря сочетанию щедрости издателя и собственному многописанию. В эти же годы он знакомится и сближается с «декадентами», входя в круг «Мира искусства», знакомится с Д.С. Мережковским, с 1901 г. начинаются, с разрешения К.П. Победоносцева, религиозно-философские собрания в Петербурге – он находит людей, с которыми может говорить о том, что его волнует, которые если и не разделяют, то отзываются на то, чем он живет – своим «открытием», пониманием связи религии и пола, подозрением, переходящим в уверенность, в бесполости Христа, его враждебности самой жизни. Об этом своем «открытии» он напишет затем в «Смертном»:
«[…] с него начнется новая эра миропостижения, все – новое хоть начинай считать „первый год“, „второй год“. Это, должно быть, было в 1896 или 1897 году»[1].
Первая книга Розанова, имевшая некоторый успех у публики – «Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского», вышла первым изданием в 1894 г., а в 1899–1900 гг. усилиями и на средства П.П. Перцова издаются составленные по темам сборники статей Розанова – «Сумерки просвещения», «Религия и культура», «Литературные очерки», «Природа и история», затем Розанов уже сам примется составлять подобные сборники. Но в историю литературы он войдет еще позже – в 1912 г. выйдет в свет «Уединенное», за ним в 1913 г. последует первый короб «Опавших листьев» (ранее в том же году будет напечатано «Смертное», но тиражом лишь 60 экземпляров, как домашнее издание) и в 1915 г. – короб второй, завершивший прижизненную публикацию «Листвы», если не считать в числе таковой существенно отличающийся стилистически «Апокалипсис нашего времени» (1917–1918).
Розанов входит в историю литературы, опознается как писатель – создатель нового жанра, пока еще неопределенного – на самом закате своей жизни. Лишь потом, когда значение «Листвы» будет осознаваться, Розанов, уже после смерти, начнет расти в глазах критиков. Мочульский в 1928 г., откликаясь на эмигрантское переиздание «Уединенного», писал:
«Значительность Розанова растет для нас с каждым годом. При жизни его мало замечали. Когда замечали, принимались яростно хулить. […] Корректный критик издали посматривал на „розановщину“, как на свалку какого-то разнокалиберного сырья, и опускал руки перед невозможностью сведения его к „единству“. А так как критика только и умеет делать, что „сводить к единству“, – то Розанов и остался в заштатных писателях»[2].
Мочульский, впрочем, сильно преувеличивает – сказать, что при жизни Розанова «не замечали», никак нельзя. Так, нисколько не претендующий на полноту список рецензий на «Уединенное», составленный Е.В. Барабановым, насчитывает четырнадцать откликов[3] – и это не считая многочисленных упоминаний о книге вскоре по ее выходу в статьях, не ставящих своей непосредственной целью ее рецензирование. И тем не менее в своем суждении Мочульский во многом прав – о Розанове много говорили, но как философа осознавали в гораздо меньшей степени, а как писателя увидели лишь в последние годы перед смертью. И здесь небольшая вина критиков – ведь до 1910-х годов Розанов рассыпается во множестве газетных статей, он повсеместно признан одареннейшим журналистом, но это если и литература, то одного дня (благодаря которой он научился ценить, приобрел вкус к «мимолетному»). Ему надо было рассыпаться на еще более дробное (и собраться из него), чтобы оказалось
