Летха
Штормовое предупреждение
Пролог
Было обидно. Обидно до болезненных мурашек по всему телу и алой вязкой пелены перед глазами.
Цзян Чэн, наследник ордена Юньмэн Цзян и будущий полноправный хозяин Пристани Лотоса, позорно разревелся в голос, утирая слёзы и сопли маленькими кулачками, испачканными в грязи. Тёмно-лиловые рукава ханьфу намокли и покрылись слоем глинистого песка, разбитые в кровь чумазые коленки ябеднически выглядывали из прорех разорванных штанин, а на скуле наливался насыщенным сливовым цветом добротный синяк — Цзян Чэн бежал из дома так быстро, что не заметил коварный каменный выступ и следовавший за ним невысокий обрыв.
И теперь, надрывно воя, несчастный ребёнок баюкал повреждённую ногу и давился солёной жидкостью.
Несправедливо!
Как же несправедливо!
Принцесса, Милашка и Жасмин — самые надёжные и верные друзья — пару часов назад были безжалостно отосланы отцом на другой конец Пристани Лотоса, несмотря на горячие мольбы заплаканного сына. Госпожа Юй страшно ругалась — сначала на отца за его решение оставить в доме беспризорного мальчишку с большими серыми глазами, а потом и на него, Цзян Чэна, — нечего разводить сопли на пустом месте, веди себя, как подобает мужчине и наследнику одной из пяти великих сект. Он и попытался, шмыгая распухшим носом, держал спину прямой, как бамбуковый шест, пока пушистых любимиц вели к причалу, но, завидев лодку, не выдержал — разревелся пуще прежнего и малодушно сбежал.
Даже не попрощался с единственными близкими ему существами и сидел сейчас в какой-то мокрой грязной канаве, похожий больше на детёныша речного гуля, чем на благородного наследника. То жалел себя, то злился отчаянно — на отца, которого впервые в жизни видел таким непреклонным, на матушку, что не смогла отстоять желание единственного и, как он в душе надеялся, любимого сына, на мелкого тощего паршивца, одним своим появлением разрушившего его жизнь.
— Несправедливо! Не хочу так! — надрывно сорвалось с искусанных губ. Цзян Чэн снова потёр воспалённые глаза и сжался в комочек, уткнувшись лбом в колени и пачкая светлую кожу красноватыми разводами. — Не хочу и не буду!
Почувствовав острую боль в спине, мальчик неловко завалился на бок прямо в мокрую гниющую от сырости траву, прерывисто вдыхая прелый аромат.
В воздухе пахло концентрированным озоном и болотной тиной — к Пристани Лотоса медленно, но верно приближалась гроза. И в такт едва слышным на периферии раскатам грома рвалось на части от обиды измученное маленькое сердце.
* * *
Варвара отточенным движением закинула в рот лекарство и глотнула воды прямо из бутылки. Поморщилась — мерзкий привкус всё равно осел на языке — и снова приложилась к запотевшему горлышку. Минералка не спасала от головной боли, привычные таблетки, впрочем, тоже. Стоило погоде за окном заложить очередной заковыристый вираж, меняя противное яркое солнце на серую хмарь, — виски тут же сдавливало невидимым обручем и не отпускало несколько дней. А потом снова. И снова. Лимит стремился к бесконечности.
Назойливый голос диктора новостей раздражал чувствительную черепную коробку ещё сильнее, и Варвара злобно щёлкнула красной кнопкой на пульте, отбросив пластмассовый прямоугольник подальше. Завернулась в одеяло, мельком глянула на часы — полночь — и опустила гудящую, как улей с разозлёнными пчёлами, голову на неудобную подушку.
Ворочаться как обычно пришлось долго — сон ожидаемо не спешил к ней на свидание. Варвара прокрутила в мыслях прошедший день, прикинула планы на завтра — главное, не забыть купить лекарство, лениво покопалась в детских воспоминаниях — к тридцати годам нетронутых и светлых почти не осталось.
В груди ощутимо запекло — отнюдь не от ностальгических эмоций, и Варвара судорожно подорвалась на постели, комкая простынь в жилистых пальцах. Попыталась дышать медленно и глубоко, но подавилась спёртым воздухом городской квартиры и надрывно закашлялась.
Эти паршивые таблетки вообще собираются сегодня действовать?!
Варвара не глядя цапнула с тумбочки телефон, сощурилась от слишком яркого цвета, ввела четыре цифры кода безопасности и тупо уставилась на незакрытую вкладку браузера с недочитанной китайской новеллой. Всё по законам жанра — главные герои радостно творили лютую дичь, причиняя боль себе и окружающим, и совершенно не задумывались о последствиях своих спонтанных порывов.
— Не до вас сейчас, — прошипела Варвара сквозь стиснутые зубы — боль почему-то не исчезала, как бывало раньше, а продралась в самую глубину тела, забившись в артерии и мышцы. — Какой же номер у чёртовой скорой…
Удушье в глотку ударило резко и беспощадно, а левая рука вдруг перестала отзываться на робкие сигналы мозга — Варвара выронила телефон и рухнула с кровати, приложившись стремительно синеющей щекой о холодный твёрдый паркет.
И провалилась в темноту.
* * *
Варвара падала долго, словно Алиса в кроличьей норе. Кончики пальцев периодически обжигало то вулканическим жаром, то ледяной стужей, а перед глазами мелькали хаотичные обрывки событий её достаточно-недостаточно долгой жизни. Чтение длиннющего стишка на ёлке в детском саду — глупое голубое платье Мальвины и одинокая просроченная конфета в ответ на все старания. Мама, возмущённо хмыкнув себе под нос, всё же купила в кондитерской шоколадный торт; выпускной ведь — такое важное событие! Школьная линейка, первые друзья, строгая учительница — Варвара, никогда не дружившая с точными науками, заучивала таблицу умножения до слёз, сверяясь с задней обложкой советской тетрадки. Уставший на работе покойный отец — с болью в ногах и недосыпом — но всегда успевавший покатать её на спине разок-другой под мамино ворчание с кухни. И, конечно, манящий запах яблочного пирога — значит, с утра в гости заглянула бабушка.
Надо же, подумала Варвара, как неплохо мне, оказывается, жилось.
Воспоминания вспыхнули печными угольками и развеялись, уступая место другим — тесная больничная палата, въевшийся под кожу запах хлорки, горы анализов в пухлой карточке, ссоры с отцом — постоянная боль сводила его с ума и заставляла срываться на других. Равнодушная мама, давно живущая отдельно, — «ничего уже не поделаешь, Варя», «мне надо работать, Варя», «отец умер, Варя».
Дальше — провал в памяти длиною в несколько месяцев — и работа, бесконечная работа, чтобы не оставалось времени даже подумать о чём-то печальном. Работа, усугубившая её собственные многочисленные хронические болезни, уложившая на белую железную койку под мамину ругань — «посмотри, что ты с собой сделала».
Посмотри, в кого ты превратилась, — бледная тень самой себя прежней с ломкими светлыми волосами и синяками под глазами до самых заострившихся скул. Сломленная и безразличная
